Библия. Биография книги

В этом законе проявлялась личная заинтересованность, ведь если израэлиты оскверняли землю, они теряли её. Но рабби Меир предложил новое прочтение, основанное на игре слов: «Читайте не килелат Элохим (проклятие Бога), — сказал он, — но каллат Элохим (боль Бога)». Рабби Меир объяснял, что новый текст показывает печаль Бога, который страдает вместе со своими созданиями: «Когда человек в большой беде, что говорит Шхина? Она говорит: “Моя голова болит, моя рука болит”»[270]. Любовь и золотое правило можно было обнаружить в самых неожиданных отрывках Торы. Как отмечает современный исследователь: «Челнок мидраша плетёт ткань сострадания вокруг сурового правила закона»; и так как раввины побуждали своих учеников изменять текст, те тоже оказывались вовлечены в активный процесс бесконечных толкований[271]. Это относится и к тому, как рабби Иуда истолковал слова Бога, обращённые к пророку Захарии: «ибо касающийся вас [т. е. Израиля] касается зеницы ока его (эйно)». «Читайте не эйно («его»), но эйни («моего»)», — наставлял рабби Иуда других исследователей Торы; и теперь в тексте утверждалось, что любящий Бог разделял боль своего народа: «ибо касающийся Израиля касается зеницы ока Моего (эйни)»[272].

Окончательного истолкования Писания существовать не могло. Эта точка зрения была сформулирована в самом начале периода Явне, когда рабби Элиэзер ввязался со своими коллегами в неразрешимый спор, касающийся законных уложений (галаха) в Торе. Когда другие отказались принять его мнение, рабби Элиэзер попросил Бога подкрепить его слова каким-нибудь чудом, и рожковое дерево само собой сдвинулось на четыреста локтей, вода в ручье потекла в гору, и стены дома учений вздрогнули так сильно, что всё здание, казалось, едва не рухнуло. Но раввинов не впечатлило это проявление сверхъестественной силы. В отчаянии рабби Элиэзер взмолился, чтобы бат кол («глас с неба») рассудил их, и божественный глас услужливо произнёс: «Зачем противитесь вы словам Элиэзера? Галаха всегда на его стороне». Но рабби Иешуа привёл стих из Второзакония: «она [Тора] не на небе»[273]. Отныне Тора не принадлежала лишь горнему миру; с тех пор как она была провозглашена на горе Синай, она более не принадлежала Богу, но была неотчуждаемой собственностью каждого еврея. Как заявил позднее другой раввин: «Небесный голос нам не указ». И, кроме того, было сказано на Синае: «Большинством голосов вы должны решать»[274], так что рабби Элиэзер, оставшись в меньшинстве, не мог победить в этом голосовании. Когда Бог услышал, что Его мнение отвергли, Он улыбнулся и сказал: «Победили меня дети мои»[275].

Любые ограничения в мидраше объяснялись слабостью толкователя, которому не хватало способностей, чтобы понять смысл текста в применении к данной ситуации или найти новое значение[276]. Золотое правило также означало, что любой мидраш, способствовавший распространению ненависти, являлся незаконным. Следовало избегать злобных толкований, высмеивавших других мудрецов с целью опорочить их[277]. Целью мидраша было служить общине, а не подогревать самолюбие толкователя, который, как объяснял рабби Меир, должен был изучать Тору «ради неё самой», а не для своей собственной выгоды. Хороший мидраш, — продолжал рабби, — сеет любовь, а не раздор, потому что каждый, кто тщательно изучает писание, полон любви и приносит радость другим людям: он «любит Всевышнего, любит Его творения, доставляет Всевышнему радость, доставляет радость Его творениям». Изучение Торы преображало толкователя, облачая его робостью и смирением, делая его справедливым, благочестивым, добродетельным и верующим, что шло на пользу всем окружающим. «Тайны Торы открываются ему, — заключал рабби Меир, — он становится как полноводный ключ и как неудержимый поток… И это делает его великим и поднимает его над всем творением»[278].

«Слово Моё не подобно ли огню?» — спрашивал Яхве у пророка Иеремии[279]. Мидраш помогал открыть это божественное сияние, дремавшее в письменных словах Торы. Однажды рабби Акива услышал, что его ученик бен Азай был заключён в огненный круг, вспыхнувший вокруг него, в то время как он комментировал и толковал Тору. Он поспешил к ученику, чтобы расспросить об этом, и бен Азай ответил, что он всего лишь выполнял хороз:

Я только связывал слова Торы одно с другим, а затем со словами из Пророков, и слова Пророков — со словами из Писаний, и слова возрадовались, как в тот день, когда они были рождены на Синае, и были они сладки, как при их первом произнесении[280].