Библия. Биография книги

Печальный итог восстания Бар Косебы привёл раввинов в ужас. Несколько радикалов, таких как мистик рабби Симеон бен Йохай, продолжали выступать против Рима, но большинство отказались от участия в политических делах. Теперь раввины остерегались мессианства и разочаровались в мистических практиках, предпочитая упорядоченную жизнь учёного опасным полётам духа. В Уше они установили канон еврейской Библии, сделав окончательный выбор из Писаний (Ктувим) периода Второго храма[287]. Они отбирали более умеренные исторические работы, отвергая апокалипсические фантазии, и в конце концов включили в текст книги Паралипоменон, книги пророков Эсфири, Ездры, и Неемии; а из жанра Премудрости — книгу Притчей, Экклезиаст, Песнь Песней и Иова, но не включили бен Сиру. Библию, которая теперь состояла из Торы, Невиим («Пророков») и Ктувим, стали называть по трём первым буквам — Танах.

Между 135 и 160 гг. н. э. раввины также начали создавать абсолютно новое писание, которое они назвали Мишна, антологию преданий, собранных ими в Явне и сгруппированных по схеме рабби Акивы и рабби Меира, которые теперь облекли в письменную форму[288]. Раввины наконец признались себе, что храм никогда не будет отстроен, и поэтому они добавили массу нового материала, большая часть которого была связана с культом и с празднествами. Древнееврейский термин мишна означает «повторение»: несмотря на то, что оно приняло письменную форму, новое писание по-прежнему воспринималось как устное произведение, и ученики продолжали заучивать его наизусть. Мишна была завершена рабби Иегудой Патриархом около 200 г. и стала Новым Заветом раввинов. Подобно христианским писаниям, она рассматривала Танах как текст, который принадлежал давно ушедшему историческому периоду, но мог быть использован для того, чтобы узаконить иудаизм в эпоху после разрушения храма. На этом, тем не менее, сходство заканчивалось. Здесь не было истории, не было повестей и не было теологии. Мишна была просто огромным собранием законных уложений, разделённых на шесть частей, называемых Сдарим — «Порядки»: Зраим (Семена), Моэд (Праздники), Нашим (Женщины), Незикин (Убытки), Кодашим (Святыни), Тохорот (Правила чистоты). Каждый раздел состоит из нескольких трактатов, всего в Мишне шестьдесят три трактата.

В отличие от Нового Завета, в котором никогда не упускается возможности процитировать еврейское Священное Писание, Мишна гордо держалась в стороне от Танаха, в ней редко встречались отрывки из Библии или ссылки на её учение. В Мишне не утверждается, что её авторитет восходит к самому Моисею, в ней никогда не обсуждаются её источники или их достоверность, словно само собой разумеется, что её авторитет выше всяких сомнений[289]. Раввины, которые жили и дышали Торой, были способны самостоятельно толковать волю Бога и не нуждались в поддержке Библии[290]. Мишна рассматривает не то, во что евреи верят, но то, как они себя ведут. Храма больше нет, но Шхина по-прежнему пребывает среди народа Израиля. Задачей раввинов было помочь евреям жить в святости, так, словно храм всё ещё стоит.

Шесть Порядков были построены как храм[291]. В первом и последнем разделах — Зраим и Тохорот — шла речь, соответственно, о святости земли и о святости людей. Два центральных Порядка — Нашим и Незикин — предписывали законы частной, бытовой жизни евреев и их деловые отношения. А вот темой второго и пятого Порядков — Моэд (Праздники) и Кодашим (Святыни) — был храм. Эти два Сдарим, которые почти полностью были составлены в Уше[292], подобны двум равноотстоящим несущим столпам, на которых держится всё здание. Они с любовью восстанавливают обыденные детали жизни утраченного храма: для чего использовалась каждая комната или где первосвященник хранил своё вино. Как вела себя ночная стража? Что делать, если священник засыпал на своём посту? Таким образом, храм продолжал жить в умах евреев и оставался центром еврейской жизни. Изучение вышедших из употребления законов храма, изложенных в Мишне, было равнозначно действительному исполнению обрядов[293].

Одно дело — жить, соблюдая все законы для священников, как того требовали ранние фарисеи, когда храм ещё стоит, и совсем другое, когда всё, что от него осталось, — несколько обугленных развалин. Новая духовность требовала у экзегетов героического самоотречения. Но Мишна попросту не оглядывается на прошлое. Тысячи абсолютно новых установлений сформировали подспудное ощущение духовного присутствия Храма. Если евреи должны жить, словно священники, как они должны вести себя с язычниками? Какова роль женщин, которым теперь приходится выполнять священнические задачи по соблюдению законов чистоты в своём доме? Раввины ни за что не убедили бы людей соблюдать этот огромный свод законов, если бы он не давал людям духовный опыт, приносящий удовлетворение.