Библия: что было «на самом деле»?

Давид сидел тогда внутри городских ворот, а на их крышу поднялся дозорный. И вот он взглянул и увидел, как бежит человек, совсем один. Дозорный обратился к царю и поведал о том. Царь сказал: «Если он один, то несет добрую весть!» Тогда дозорный увидел, как бежит еще один человек, и он сказал привратнику: «Вот бежит еще один человек, совсем один». Царь отозвался: «И это добрый вестник». Дозорный сказал: «В первом я по походке узнаю Ахимааца, сына Цадока». Царь сказал: «Он хороший человек и принесет добрую весть». Ахимаац закричал, обращаясь к царю: «Мир!», пал перед царем ниц на землю и добавил: «Благословен Господь, Бог твой, Он выдал людей, которые подняли руку на господина моего царя!» А царь спросил: «Благополучен ли мальчик мой, Авшалом?» Ахимаац ответил: «Когда Йоав посылал царского слугу и меня, твоего слугу, было немалое смущение, но я не знаю, отчего». Царь велел ему отойти и встать в стороне, он отошел и встал. Вот подбежал и кушит, и он сказал: «Добрая весть для господина моего царя – сегодня Господь оправдал тебя перед всеми, кто восстал на тебя!» Царь спросил у кушита: «Благополучен ли мальчик мой, Авшалом?» Кушит ответил: «Да будет то же, что и с отроком, со всеми врагами господина моего царя и со всеми, кто злоумышляют против тебя!» Царь в смятении поднялся в верхнее помещение ворот и зарыдал. И пока он шел, повторял: «Сын мой, Авшалом! Сын мой, сын мой Авшалом! О если бы это я умер вместо тебя, Авшалом, сын мой, сын мой!» (2 Цар. 18:24–33).

Мы видим, как напряженно выстроено это повествование, мы прекрасно замечаем все оттенки чувств персонажей и хорошо понимаем логику их действий и высказываний. Но мы не видим здесь реальной сцены. Давид сидит внутри ворот какого-то города (выше (2 Цар. 17:24) был упомянут Маханаим, и это, скорее всего, именно он), как и должно сидеть царю в ожидании своего войска. Дозорный смотрит сверху, как и должно ему смотреть, а затем царь поднимается в некое верхнее помещение – ну было же там что-то наверху…

То есть мы видим типичного царя, типичного дозорного и типичные ворота и совершенно никакой конкретики. По сути, перед нами героический эпос – автора занимают характеры персонажей, мотивы и последствия их поступков, но обстановка, в которой они действуют, типичная и неконкретная. Видимо, автор пользуется дошедшими до него преданиями, которые излагают сюжетную канву, а не технические детали, он избегает их упоминать, но при этом он крайне увлечен самим повествованием. Можно предположить, что он пересказывает дошедшие до него предания, придавая им изящную литературную форму.

У цикла рассказов о Самуиле, Сауле и Давиде есть и еще одна особенность, которую не встретишь в других частях наших книг, – это обилие сюжетных повторов. Часть из них можно, казалось бы, объяснить тем, что действительно два раза происходили очень похожие события. Так, в Первой книге Царств (18:10–11 и 19:9–10) рассказан как будто один и тот же эпизод: Саул внезапно пытается убить Давида копьем, но промахивается. Далее, в 24-й и 26-й главах Первой книги Царств Давид получает возможность незаметно убить Саула, но демонстративно отказывается от нее и затем рассказывает об этом Саулу, а Саул кается в том, что несправедливо преследовал Давида.