Современный человек воспринимает слово «фарисей» как синоним слова «лицемер» (это значение закрепилось со времени появления евангельских текстов). Однако фарисеи отнюдь не были таковыми, и вовсе не однозначно таковыми они предстают в Евангелиях. «Если считать фарисеев лишь сборищем ветхозаветных тартюфов, — пишет А. Мень, — останется непонятным, почему многие из них приняли христианство и в чем заключался секрет их влияния на народ. Ведь показное благочестие было недугом, поражавшим во все века представителей любой религии. Необходимо взглянуть на ветхозаветное фарисейство без предубеждения, увидеть его целиком, со всех сторон, а не только его карикатурные черты. Есть же какой-то смысл в том, что именно двум фарисеям было суждено снять с креста и предать погребению тело Господа и что фарисей принес Его Слово языческим народам…»[450]
Фарисеи выступали за гибкое толкование Закона и верили, что живая преемственная связь, духовная традиция значат не меньше, чем каноническое Священное Писание. Традиция мыслилась ими как постоянно даруемое Откровение, которое от великого пророка Моше — а ему Господь открыл не только Письменную, но и Устную Тору — было передано пророкам, а от них — мудрецам, толкователям Закона и учителям народа. Поколения мудрецов-книжников разработали принципы миддот
— выведения из заповедей Торы новых законов (ѓалахот), которые должны были определять жизнь народа в новых условиях. Они комментировали каждый стих и каждое слово Торы и Писания в целом. Из этих канонизированных впоследствии комментариев и толкований и сложился Талмуд («Учение» — учение как процесс, как изучение [Торы]) — книга, которая, как и Танах, позволила народу выжить и сохранить свою веру в рассеянии. Итак, с фарисейской раввинистической (от иврит. рав — «учитель»; титул законоучителя) традицией связано все дальнейшее развитие иудаизма. Но с этой же традицией типологически и генетически связана и евангельская проповедь — с пониманием постоянно обновляющегося Откровения. И даже в Евангелии от Иоанна, которое традиционно считалось наиболее «эллинским», обнаружились связи с раввинистической традицией[451].Фарисеи смотрели на власть земных царей как на временную и преходящую. Истинный Царь из дома Давидова, Помазанник, Мессия — вот тот, кого они страстно ждали. Именно фарисейское движение дало великого мудреца Гиллеля (Ѓиллеля), ставшего воплощением человеколюбия и кротости и видевшего истинное благочестие в нравственности: «Не поступай с другими так, как не хочешь, чтобы поступали с тобой. В этом суть Торы, все остальное — толкования» (Шаббат 31а
). Он считал, что выдержка и любовь к людям — главные качества истинного праведника: «Будь учеником Аарона — люби мир и стремись к миру, люби людей и приближай их к Торе» (Авот 1:12); «Не осуждай ближнего, пока сам не побывал в его положении» (Авот 2:4); «И там, где нет людей, старайся быть человеком» (Авот 2:5). Своей терпимостью прославился и внук Гиллеля — Гамлиэль I, защищавший гонимых христиан. Когда же Синедрион приговорил к побиению камнями Иакова, брата Иисуса, именно фарисеи выступили за низложение Первосвященника.Многие изречения фарисейских мудрецов перекликаются с теми словами, которые говорил народу Иисус. «Плати добром за зло», — говорится в Мидраше (Шемот Рабба 22
), а в талмудическом трактате Сота сказано: «Начало Торы и конец ее — любовь к людям» (Сота 14а). В споре с фарисеями Иисус отнюдь не отрицал всего лучшего, что было выстрадано и выношено книжниками. Это многократно подтверждают евангельские тексты: «…всякий книжник, наученный Царству Небесному, подобен хозяину, который выносит из сокровищницы своей новое и старое» (Матф 13:52; СП). И неслучайно в знаменитой Нагорной проповеди Иисус скажет: «Не думайте, что Я пришел нарушить Закон или Пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить» (Матф 5:17; СП). «Христианство, — подчеркивает известный современный богослов Луи Буйе, — смыкается с Ветхим Заветом только в свете раввинистических толкований, — чтобы в этом убедиться, достаточно сопоставить их с толкованиями ап. Павла или ап. Матфея. Отрицать значение этого промежуточного звена — значит поставить под сомнение прочность цепи»[452]. Подтверждением огромного уважения раннего христианства к раввинистической традиции является то, что в христианский канон не были включены книги, отвергнутые мудрецами-книжниками (Йохананом бен Заккаем и его учениками в Йавнэ в I–II вв. н. э.), хотя эти книги были первоначально включены в Септуагинту и пользовались большим авторитетом у христиан.