Библия ядоносного дерева

Сколько раз я паковала вещи! Но когда доходило до дела, тру́сила. Чего я боялась? Трудно объяснить. Если коротко – опасалась, что не сумею приспособиться. Мне ведь было девятнадцать или двадцать лет. Мои одноклассники наверняка все еще хныкали из-за своих ухажеров и боролись за место официантки в придорожном ресторане «Эй энд Даблъю». А пределом их мечтаний в мире, где человек человеку волк, была школа косметичек-массажисток. И тут является Рахиль с крашеными волосами, мертвой сестрой и проклятым браком за спиной, не говоря уж обо всем остальном. Не говоря о Конго. Долгое путешествие по этой грязи лишило меня сил и сделало слишком умудренной жизнью, чтобы возвращаться на подростковую сцену.

Я так и слышала, как они спрашивают: «Ну, как там было?» И что бы я им отвечала? «Ну, нас чуть не съели живьем муравьи. Все, кого мы знали, умерли от болезней. У детей был страшный понос, а вода пересохла. Когда нас мучил голод, мы убивали животных и сдирали с них шкуру» – так, что ли?

Давайте смотреть правде в глаза, дома я никогда не стала бы популярной. Все, с кем я прежде общалась, перестали бы разговаривать со мной, заподозри они, что мне приходилось делать пи-пи в кустиках. Если бы я захотела войти в их круг, пришлось бы притворяться, а актриса из меня никакая. Вот Лия это умела, она поступала правильно, желая угодить папе, или учителям, или Богу, или чтобы доказать, что она это может. А Ада, как известно, много лет изображала немую из чистого упрямства. Что касается меня, то я никогда не помнила, кем стараюсь казаться. Не проходило и дня, как я это забывала и начинала проявлять свои подлинные чувства.

Это не относится к теме, но знаете, кому я всегда по-настоящему сочувствовала? Мальчикам-солдатам, которые вернулись из Вьетнама. Я читала об этом. Все вопили: «Мир, брат, мир!» ^[135] А оказавшись в джунглях, наблюдали, как плесень пожирает мертвые тела. Теперь я знаю, что́ они тогда чувствовали.

Нет, это не для меня. Я из тех, кто никогда не оглядывается назад. И по-своему добилась успеха, не упустив возможности стать светской женщиной. Жена посла – вы только представьте! Мои вифлеемские сверстницы, вероятно, уже сделались старыми и седыми, еще загружают свои стиральные машины «Майтаг», ухаживают за детьми или внуками и по-прежнему мечтают быть похожими на Бриджит Бардо. Я приобщилась к министерству иностранных дел.

Я не могла иметь детей, и это одно из того немногого, о чем я сожалею. У меня были проблемы по женской части из-за инфекции, которую я подцепила от Ибена Аксельрута. Как я уже говорила, за связь с ним пришлось расплачиваться.

Однако здесь, в «Экваториале», я не скучаю. Кому нужны дети, если есть обезьяны, врывающиеся в столовую, чтобы своровать еду из тарелок постояльцев? Такое случалось не раз. Среди животных, которых я держу в клетках в саду, есть четыре обезьяны и гиеновая собака, и все они норовят удрать при малейшей оплошности со стороны мальчишки, чистящего клетки. В ресторан врываются с дикими визгами: несчастная гиеновая собака мчится куда глаза глядят, спасая свою шкуру, а обезьяны легко соблазняются видом каких-нибудь свежих фруктов. Они могут схватить даже бутылку пива и выпить ее! Однажды, вернувшись с базара, я застала зеленых мартышек, Принцессу Грейс и Генерала Миллза, в стельку пьяными, они раскачивались, сидя на столе, а группа немцев – владельцев кофейных плантаций, размахивая пивными кружками, пела: «А ну, выкатывай бочку!» Сценка была та еще! Я терплю почти любое времяпрепровождение, которое нравится моим гостям, потому что только так и можно в бизнесе держаться на плаву. Но уж я заставила тех господ-немцев заплатить за ущерб.

Порой группа туристов останавливается возле моего отеля, и у них создается ошибочное представление об этом заведении. Но это бывает с новенькими, не знакомыми с «Экваториалом». Они видят меня, распростершуюся у бассейна со связкой ключей на шее, потом моих хорошеньких молодых поварих и горничных, отдыхающих во время перерыва в патио среди гераней, и догадайтесь, что они думают. Туристы принимают меня за хозяйку публичного дома! Поверьте, уж я умею их образумить. Если мой дом напоминает вам дом терпимости, говорю я им, то это свидетельствует лишь о ваших моральных устоях.

Должна, однако, признать, что, в общем, это забавно. Я уже не так молода, как прежде, но если я так и говорю, то распускаться не позволяю себе никогда. Наверное, мне должно быть лестно, когда какой-нибудь тип заглядывает через садовую ограду и думает, будто подглядывает за Иезавелью. О, если бы отец сейчас меня увидел, он бы задал мне Стих!