Читаем Библия, которую читал Иисус полностью

На протяжении всей жизни Давид был твердо убежден, что духовный мир, оставаясь невидимым, является столь же реальным, как и «естественный» мир мечей и копий, пещер и царского дворца. Его псалмы — это подробный отчет о сознательных усилиях по приспособлению повседневной жизни к реальности этого сверхъестественного мира. Теперь, спустя столетия, мы опираемся на эти псалмы, как на ступени веры. Мы идем по ним, как по тропе, ведущей от одержимости самим собой к осознанию реального присутствия Бога.

Я старался научиться этому искусству «впускать» Бога во все сферы своей жизни. Живя в сложном индустриализованном мире, мы норовим делить свою жизнь на специальные отсеки. Заполняем день «делами»: чиним машину, ездим на каникулы, ходим на работу, косим лужайку перед домом, отвозим детей в школу. А потом надо еще уделить время для «духовности»: посетить церковь, принять участие в собрании группы верующих, предаться размышлениям. Псалмы подобного разделения не ведают.

Давид и другие авторы псалмов сумели превратить Бога в физический центр своей жизни, и все в их жизни соотносилось с Богом. Для них общение с Господом было основным делом жизни, а не перерывом между «делами». Как сказал Клайв Льюис, в идеале практика христианской жизни подразумевает, что «каждый поступок и каждое чувство, каждое переживание, приятное или неприятное, должно быть связано с Богом».

Я изучаю этот повседневный процесс перестраивания, переориентируя свою жизнь. Псалтирь стал для меня еще одним шагом к осознанию подлинного, центрального места Бога. Я стараюсь превратить слова древнееврейских поэтов в свои собственные молитвы. Это удалось авторам Нового Завета, которые цитировали Псалтирь чаще, чем любую другую книгу. Сын Божий в Своей земной жизни поступал точно так же, язык Псалтиря служил Ему для выражения взаимоотношений между человеком и Богом.

Я уверен, что мне потребуется вся моя жизнь для того, чтобы псалмы сделались подлинно и до конца моими молитвами. Я чувствую, что по сравнению с их порывом, их устремленностью к Богу моя вера выглядит жалкой и анемичной. Псалмопевцы мчались к Богу, как загнанный олень мчится к воде. Ночью они лежали без сна, размышляя о «славной красе Господа». Они предпочли бы прожить один день с Богом, чем тысячу лет без Него. Эти поэты учились в высшей школе веры, и я рядом с ними чувствую себя подготовишкой. Теперь я вновь перечитываю эту книгу и надеюсь хоть что–то из нее усвоить.

<p>Послесловие</p><p>Проблемные псалмы</p>

Не успеваешь прочесть несколько первых псалмов, как натыкаешься на странные и тревожные строки, на яростные взрывы мин, притаившихся посреди столь мирной на первый взгляд и даже буколической поэзии. Иной раз все сводится к поношению на уровне «Чтоб тебя грузовиком задавило», который принят среди подростков. Эти псалмы называются «заклинательными», «мстительными» или попросту «псалмами проклятий», поскольку именно из проклятий они и состоят.

Эти «псалмы проклятий» становятся серьезной проблемой для читателя. «Да как же можно читать, а тем более повторять вместо молитвы эти яростные поношения, пришедшие к нам из культуры древних воинов? — спрашивает Кэтлин Норрис. — На первый взгляд они кажутся такими устаревшими, они полны злобы, мстительности, и подчас думается, что в них сосредоточено все зло нашего мира».

Почему же эти всплески ярости тоже вошли в Святое Писание? Читатели предлагали несколько объяснений.

1. Проклятия выражают «праведный гнев» против сил зла.

Профессор Аллан Блум, автор книги «Закрытие духа Америки», рассказывал о том, как он предложил своим первокурсникам в Чикагском университете дать определение плохого человека. Ни один из студентов не справился с этой задачей. Категория «плохого» попросту отсутствовала в их сознании. Блум считает неспособность распознавать и определять зло одним из тревожных симптомов нашего времени.

Мне оказала большую помощь моя жена Джэнет, которая несколько лет проработала в городских трущобах социальным работником. Она каждый день сталкивалась с различными видами зла, видела бандитов, нападавших с автоматом в руках на прохожих, полисменов, избивавших ни в чем не повинных людей только из–за цвета их кожи, воров, вырывавших у пенсионеров кошелек у самого выхода из банка, куда те приходили за социальным пособием.

Однажды вечером Джэнет вернулась домой, кипя от возмущения. В одном доме для престарелых управляющий превратился в грозу для всех обитателей. Используя находившийся в его распоряжении универсальный ключ, он врывался в комнаты вдов, избивал их и отбирал деньги. Все знали виновного, но, поскольку он совершал эти преступления в маске и не мог быть с полной уверенностью опознан, муниципалитет готов был ограничиться его увольнением или даже переводом на другую работу. Если бы в те времена Аллан Блум попросил мою жену описать дурного человека, он получил бы вполне выразительный ответ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 2
А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 2

Предлагаемое издание включает в себя материалы международной конференции, посвященной двухсотлетию одного из основателей славянофильства, выдающемуся русскому мыслителю, поэту, публицисту А. С. Хомякову и состоявшейся 14–17 апреля 2004 г. в Москве, в Литературном институте им. А. М. Горького. В двухтомнике публикуются доклады и статьи по вопросам богословия, философии, истории, социологии, славяноведения, эстетики, общественной мысли, литературы, поэзии исследователей из ведущих академических институтов и вузов России, а также из Украины, Латвии, Литвы, Сербии, Хорватии, Франции, Италии, Германии, Финляндии. Своеобразие личности и мировоззрения Хомякова, проблематика его деятельности и творчества рассматриваются в актуальном современном контексте.

Борис Николаевич Тарасов

Религия, религиозная литература
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука