Библия Раджниша. Том 4. Книга 1

Эти люди дали ошибочную идею об ответственности: вы ответственны перед своими родителями, вы ответственны перед Богом, вы ответственны перед священником, вы ответственны перед учителем, вы ответственны перед обществом; вы ответственны перед всеми, но не перед самим собой.

А я хочу сказать вам, что вы ответственны только перед самим собой и больше ни перед кем другим.

И когда я говорю это, не поймите меня неправильно, поскольку человек, который ответствен перед самим собой, ответствен и перед каждым, с кем он входит в контакт. Он не может быть безответственным. Каждый его поступок вытекает из осознанности; как же он может быть безответственным?

Что сделали религии? Они сделали как раз противоположное. Ни одна религия не говорит, что вы должны быть ответственны перед самим собой, а отвечать перед родиной-матерью, перед отечеством, перед церковью… перед всяким абсурдом. А неся ответственность перед всем этим абсурдом, вы уничтожаете свою свободу, свою осознанность.

Они дали вам другое слово — совесть. В этом другом слове не было необходимости. Они подавили вашу осознанность и сверху на нее положили пласт обусловленности, который они называют совестью. Совесть означает: вы должны делать то, что хотят от вас религии; если вы выступаете против этого, это означает, что вы безответственны. И священное писание решает, что правильно, а что неправильно.

Нет, ни одно священное писание не может решить, что правильно, а что неправильно. В каждый момент ситуация меняется, и в каждый момент вы должны принимать совершенно новое решение, будь оно правильным или неправильным. Мертвые принципы в этом не могут помочь; помочь может только живая осознанность. И нет необходимости…

Только слепой спрашивает: «Где дверь?» и «Я должен пойти направо или налево?» Но если у вас есть глаза, то нет необходимости спрашивать: «Где дверь?» — вы сами можете видеть. На самом деле, даже не надо думать о том, где находится дверь; когда вы хотите выйти, вы просто выходите — у вас есть глаза.

Осознанность дает вам глаза.

Совесть дает вам только слова.

И тогда каждый готов эксплуатировать вас.

Я раздражал одного из моих профессоров, и причина этого раздражения была основательная. Он был профессором экономики. В то время в индийских университетах происходил переход от английского языка к хинди. Профессора привыкли к английскому, хотя все они могли говорить на хинди. Он был их родным языком, но что касается своего предмета, английский для них был легче. Они привыкли преподавать на английском, но изредка они натыкались на какое-нибудь слово.

Этот профессор знал, что я всегда помогал ему; когда он натыкался на какое-нибудь английское слово и не мог подобрать ему эквивалент на хинди, я обычно говорил ему эквивалент этого слова на хинди. Поэтому он доверял мне, но у него совсем не было чувства юмора. Однажды он рассказывал о торговых сделках и о спорах по поводу цен. Он споткнулся на выражении «спор по поводу цен». Как это будет на хинди? Поэтому он спросил меня: «Как на хинди будет выражение ‘спор по поводу цен’?»

Я сказал: «Чакаллас». По звучанию оно похоже на звучание выражения «спор по поводу цен», но чакаллас означает «шутка»; это слово не означает «спор по поводу цен». Итак, он стал использовать слово «чакаллас». Когда он сказал: «Вы идете на рынок и начинаете чакаллас», весь класс начал смеяться. Когда он использовал слово «чакаллас», все смеялись; поэтому он сказал мне: «В чем дело? Почему вы все вдруг начинаете смеяться без всякой причины?» Но он не мог догадаться, что это было из-за чакаллас, слова, которое создавало всю неприятность.

Но он, должно быть, спросил других, и они сказали: «Этот мальчик сыграл с вами шутку. Чакаллас не означает ‘спор по поводу цен’; вот почему все они смеялись».

На следующий день, когда он вошел, он был очень сердит и сказал мне: «Встань!»

Я сказал: «Я знаю… Это все из-за чакаллас».

Он сказал: «Да».

Я сказал: «Но это была всего лишь чакаллас — не воспринимайте ее всерьез. Вы такой серьезный, и в вашем классе впервые был смех. Вы должны получать от него удовольствие. Никому не был причинен вред, никто не был оскорблен — мы просто получали от этого удовольствие. Вы ненавидите нас зато, что мы изредка получаем удовольствие и изредка смеемся?»

Он сказал мне: «Прежде никто не спрашивал меня об этом, но поскольку ты поднял этот вопрос, то мне, действительно, печально за себя, так как я никогда не получал удовольствия от смеха. И если смеются другие, то я раздражаюсь, я сержусь».

Я сказал: «У вас большая путаница. Мы можем избавить вас от нее. Если вы позволите мне сказать, то вам следовало бы быть в монастырской школе».

Он сказал: «Да».

Я сказал: «Вот что монастырские школы делают с людьми — они делают их серьезными».