Уолл Стрит стал местом массовых самоубийств. Люди просто прыгали вниз с небоскребов, потому что потеряли все. Всего две минуты назад они стоили миллионы долларов; спустя две секунды становились нищими — и они не могли смириться с этим. Лучшим выходом для них было спрыгнуть с тридцатиэтажного здания и покончить с собой.
Такое может снова повториться, потому что ситуация близка к той, что была тогда: медленно, медленно доллар движется вверх… Если у президента Рейгана есть хоть капля ума, он должен остановить повышение доллара. Но он радуется, потому что радуется вся Америка: «Президент Рейган доказал, что он великий президент — доллар растет, престиж Америки растет, деньги Америки растут. Мы на вершине!»
Но эти глупцы не понимают, что только тогда, когда они упадут с вершины, они поймут, что те, кто был внизу, на дне, были гораздо более счастливыми, потому что не могли упасть. Им было некуда падать, они и так уже были в самом низу. Упали только те, кто был на вершине.
Если бы у президента Рейгана было хоть немного здравого смысла… но я не представляю себе, чтобы он у него был, иначе вся эйфория в Америке исчезнет. Сейчас он может что-то делать, потому что Америка впала в эйфорию; но скоро придет спад.
Итак, Шила спрашивала меня, что мы должны делать — ведь когда наступит спад, у нас начнутся тяжелые времена.
Я сказал ей: «Не тревожься, пусть они наступают. А пока они не наступили, давай наслаждаться. Что ты можешь сделать?» Она думала, что по крайней мере мы могли бы собрать продуктов на два-три года.
Это будет опасно. Если есть продукты на два-три года, то все люди вокруг начнут нападать, потому что у них не будет продуктов, а у вас запас на два-три года. А когда люди умирают от голода, их ничто не сдерживает, они могут сделать что угодно. Поэтому ваши продукты станут магнитом для людей.
Будет лучше, если то, что случится с целым миром, случится и с нами. Зачем тревожиться? Ведь это случится не только с нами, это случится с целым миром; поэтому, когда бы это ни случилось с миром, это случится и с нами. Мы не будем в худшем положении, чем кто-либо другой. Мы будем в лучшем положении, чем кто-либо другой, потому что у нас, по крайней мере, есть община.
Те люди будут нести свою ношу на своих собственных плечах или на плечах своей маленькой семьи. Мы можем разделить нашу радость. Мы можем разделить нашу печаль. И математика такова: когда вы делите радость на всех, она увеличивается, когда вы делите печаль, она уменьшается. Мы сможем разделить нашу щедрость, мы сможем разделить нашу бедность. Мы никоим образом не будем в худшем положении, чем другие. Мир как-то пережил 1930 год; он переживет и этот кризис тоже.
Но кто знает, когда он наступит? Возможно, его и вовсе не будет. Может быть, сначала будет мировая война. У президента Рейгана может случиться сердечный приступ. Если у него есть сердце, то есть и вероятность сердечного приступа. Вы можете чувствовать себя в безопасности, только если у вас нет сердца, Я подозреваю, что у него оно есть, но кто знает?
Даже искусственное сердце может подвести; батарейки выйдут из строя, все может быть. Поэтому не надо беспокоиться о завтра. Я сказал Шиле: «Не надо беспокоиться о завтра. Надо жить сегодняшним днем. Живи, наслаждайся, а когда придет завтра, мы посмотрим; все, что мы сможем сделать, мы сделаем».
Вот что я понимаю под бунтом.
Не беспокоиться о будущем — такова позиция бунтаря. Если придет смерть, надо воспринимать это как должное; мы пожили и не должны выражать недовольства. Только те, кто не жил, воспринимают приход смерти с недовольством.
Мы живем полной жизнью; если придет смерть — это вполне нормально. И любое время ее прихода будет правильным, мы будем готовы встретить ее. У нас не много вещей. Можно держать свой чемодан наготове — если придет смерть, надо просто взять его с собой. Или можно сложить свою палатку, говоря при этом: «Это займет всего десять минут. Я беру с собой палатку, потому что путешествие с такой толпой, которая сопровождает тебя, может доставить неприятности». Мы можем взять свои палатки.
Те, кто жил, не беспокоятся по поводу смерти. Только люди, жизнь которых была пустой, боятся смерти.
Поэтому я сказал ей: «Забудь об этом. Этого мгновения достаточно для того, чтобы жить, чтобы делать дело, чтобы созидать. В следующее мгновение мы посмотрим. Мы будем там и сделаем все, что будет в наших силах. А если ничего нельзя будет сделать, то мы всегда сможем красиво умереть. Смерть — это не унижение».
Конечно, если жить в унижении, то и умирать придется тоже в унижении. Если жить без изящества, то умирать придется тоже без изящества.
Ваша смерть будет кульминационной точкой вашей жизни.
Живите с достоинством, живите с радостью, живите с изяществом — и смерть не будет ничем иным.
Она будет наивысшей точкой вашей жизни.