Библия Раджниша. Том 4. Книга 2

В конце концов деревня решила: «Эта тайна слишком тяжела для нас, и мы не можем сопротивляться искушению: мы все пойдем к нему и спросим: «Сардар, объясни, почему ты смеешься — и как раз в то самое время, когда все мы деремся. Ну и выбрал ты время, чтобы смеяться! Ты что, смеешься над нами? Тогда когда же ты дерешься? Мы никогда не видели, чтобы ты дрался».

Сардар Притам усмехнулся и сказал: «Это секрет, я храню его на протяжении двадцати пяти лет, поэтому не надо настаивать».

Но они сказали: «Это невыносимо. Долгие годы мы несем тяжкий груз любопытства; сегодня все должно разрешиться. Это затрудняет нашу жизнь. Весь день в голове крутится мысль: ‘Почему сардар Притам Сингх смеется по ночам и почему так громко? Они оба? И они никогда между собой не дерутся — это странно, потому что семейным парам полагается драться; а иначе для чего вся эта женитьба? Какой толк? И если вы даже не деретесь, то что же вы делаете?’»

Сардар Притам Сингх сказал: «Если вы так настаиваете, если этого хочет вся деревня, я скажу: я женат уже двадцать пять лет — и мы деремся каждый день».

Они сказали: «Что?»

Он сказал: «Да. Когда вы слышите наш смех — именно тогда мы и деремся: она бросает в меня что попало. Мы не верим в словесные драки — мы пенджабцы. Мы не верим в словесные ссоры. Какой смысл просто кричать, вопить, разговаривать?.. Этим ударить нельзя. Она бросается в меня разными предметами, а я, будучи сардаром, не могу ей ответить тем же — несмотря на то, что ей случилось быть моей женой. Это недостойно мужчины; поэтому все, что мне остается, — это защищаться».

«Она бросает, я защищаюсь. Если она промахивается, я смеюсь; если попадает, то смеется она! Такой вариант нас устраивает, дела идут прекрасно. Нам обоим это нравится».

Жители деревни пребывали в растерянности: что сказать? Но однажды им был преподнесен еще больший сюрприз: они увидели, что эти двое направляются в местный суд, все последовали за ними. В суде судья сказал: «Чего вы хотите?»

Сардар Притам Сингх сказал: «Я хочу развода».

«Но, — сказал судья, — я столько слышал о вас и вашем смехе, вы единственная семейная пара в окрестности, которая живет весело и смеется. Вы тоже хотите развестись с женой? Сколько вы уже женаты?»

Он сказал: «Двадцать пять лет».

Судья спросил: «Что заставило вас принять такое решение после двадцати пяти лет семейной жизни?»

Сардар сказал: «Я объясню вам. Она бросается в меня всякими вещами. Будучи мужчиной и сардаром, я не могу бить женщину, несмотря на то, что она моя жена, поэтому я все время защищаюсь. Вот почему эти люди, которые живут в моей деревне, — все они пришли сюда, чтобы услышать, что произойдет. Они были озадачены все эти годы тем, почему мы смеемся. Причина проста: если она попадает в меня, она смеется; если она промахивается, смеюсь я».

Судья сказал: «Если все эти двадцать пять лет все было хорошо, что за беда сейчас?»

Сардар сказал: «Вы не понимаете. За двадцать пять лет она настолько в этом напрактиковалась, что у меня совсем не остается шансов для смеха. Каждый день смеется она. Это невыносимо; я не могу с ней оставаться».

Вот наши так называемые люди. Они дерутся — это бессознательно, они смеются — это глупо. Они идут на определенные компромиссы, чтобы выпутаться, но тщетно. Есть моменты, когда ни один компромисс не срабатывает. Ни муж не слышит, что говорит жена, ни жена… У обоих есть уши, — но вас не учили искусству слушать. Никто не сказал вам, как надо слушать.

Когда я стал профессором, я прежде всего сделал следующее… Ежегодно в течение одного месяца я ничего не преподавал. Весь первый месяц те, кто хотел у меня учиться, должны были учиться слушать. Мне было выражено недовольство в том, что «это не является частью университетского курса, частью программы; нигде не упоминается, что в течение месяца студенты должны учиться слушать».

Заместитель ректора спросил меня: «Это правда, что вы заставляете студентов в течение месяца просто сидеть и учиться слушать?»

Я ответил: «Да. Что я могу сделать? Я несу на себе весь груз вашего общества. А они должны были бы делать это на раннем этапе их жизни; так им было бы легче».

«Но, — сказал он, — все они прекрасно слышат, их уши в порядке».

Я сказал: «Это не относится к ушам. В момент глубоких раздумий можно что-то услышать; способность слышать накладывается на процесс мышления — и это сбивает с мысли, искажает ее. И что у вас тогда получится, если то, что вы слышите, не является тем, что было сказано. Это нечто другое; это может быть просто противоположным по смыслу».

«Внутри вас скопились предрассудки, которые продолжают сортировать все то, что проходит через ваши уши. Они не пропускают то, что против них, и открывают путь только тому, что их поддерживает. При таком положении дел вы, по крайней мере, будете не способны понять философию. Я не касаюсь других предметов, но в моем предмете это невозможно, потому что основа философии — осмысливание проблемы во всех ее аспектах».