Библия том 2

Религия может быть здоровой — как здоров новорожденный ребенок, как здорово пение птиц по утрам, как здоров только что раскрывшийся лотос. И религия может быть больной, нездоровой, умирающей — совсем как старый человек: усыхающий, печальный, бредущий навстречу смерти.

Когда религия молода, вокруг нее аромат — аромат жизни. Вокруг нее песня, вокруг нее загадка. В ней танец, радость, восхищение. Это праздник. Когда религия молода, жива, свежа, она всегда праздник. Это пиршество. Она утверждает и распространяет жизнь.

Когда религия стара, умирает или уже умерла, когда она лежит как смердящий труп, тогда она — отрицание жизни; тогда она не праздник. Тогда она против жизни, тогда она отвергает жизнь. Тогда она оставляет мир, оставляет все то, что живо. Она становится самоубийственной — она усыхает.

Жизнь все время распространяется, смерть же — это усыхание. Когда вы молоды, вы течете во всех направлениях. Когда вы стары, вы замораживаетесь. Вы не течете больше. Вы только недовольно ворчите: вы стали жесткими, ваша гибкость потеряна.

Когда религия молода, жива, она обыкновенная. В ней нет ничего для удовлетворения эго — она очень обыкновенна. На самом деле, самой своей обыкновенностью она становится необыкновенной. Это великолепно — быть просто обыкновенным. Когда религия молода, достаточно самой жизни; не нужно никакого другого Бога. Тогда жизнь есть Бог, жизнь божественна.

Когда религия становится старой и больной... Все становится старым и больным, все родившееся должно умереть. Даже религия однажды рождается, живет некоторое время и умирает. Но последователи продолжают цепляться за мертвое тело. Тогда это мертвое тело убивает и самих последователей: оно становится источником болезней, неврозов; оно становится ненормальным, раковой опухолью. Когда религия становится больной или мертвой, она убивает вас; она становится ядовитой. Это должно быть понято со многих сторон.

Прежде всего, люди хотят пребывать больше в мертвой религии, чем в живой, потому что вас приучили бояться жизни, любви, счастья. Каждый ребенок в мире воспитывается с определенным обуславливанием — с чувством того, что есть что-то нехорошее в том, чтобы быть счастливым. Это очень неуловимое, смутное чувство, но оно есть. Оно влияет на всю вашу жизнь; вы думаете, что есть что-то нехорошее в том, чтобы быть счастливыми. Поэтому всякий раз, когда вы ощущаете счастье, вы испытываете и чувство вины — как будто сделали что-то нехорошее, как будто согрешили.

Только грешники кажутся счастливыми — праведники выглядят очень печально. Поэтому все в порядке, когда вы печальны. Если вы печальны, вы не испытываете никакой вины — вы, наверное, наблюдали это? Но если вы очень счастливы, тогда вы предпринимаете попытки спрятать свое счастье; никто не должен знать о нем. Почему так произошло с человеческим умом?

Каждого ребенка учат быть серьезным, мрачным, ходить с вытянутым лицом. Каждого ребенка поучают не прыгать, не бегать, не визжать, не восхищаться слишком явно, не смеяться слишком громко. «Сиди тихо», — как будто есть что-то плохое в выражающей себя энергии. Когда ребенок счастлив, семья, люди, окружающие его, — все начинают поучать ребенка, как будто что-то пошло не так. А когда ребенок несчастлив, когда он не испытывает счастья, все симпатизируют ему.

Когда ребенок болен, все ухаживают за ним; когда он здоров, все непрерывно останавливают его: «Не делай этого, не делай того». Когда ребенок лежит в постели больной, приходит отец, приходит мать, приходят родственники. Все они очень заботливы. Мало-помалу ребенок выучивается тому, что есть что-то в корне неправильное, плохое в энергии, в счастье, в радости. Есть что-то в корне неправильное в танце, в беготне, в визге восхищения. Ребенок получает добрые советы.

И есть что-то в корне правильное, хорошее в том, чтобы быть печальным и больным. Всякий раз, когда ребенок печален, за ним ухаживают, ему симпатизируют. Всякий раз, когда он здоров, все, кажется, настроены против него; весь мир против него. Это создает в ребенке чувство вины, глубокой вины, и эта вина следует за ним всю жизнь.

Если вы придете к праведнику и увидите его громко смеющимся, вы будете шокированы. Вы будете шокированы — как же, святой, и так громко смеется? Праведник должен быть печальным; у вас есть определенное представление о праведниках. Нормально смеяться в пивной, в отеле — это могут делать карточные игроки — но смеяться в церкви? Нет, это непозволительно. Когда входишь в церковь, нужно становиться серьезным; нужно становиться почти как труп.

Из-за такого обучения... и это обучение содержит в себе порочный круг: вас обучали ваши родители, ваших родителей обучали их родители. Когда-то, в прошлом, в глубоко спрятанной неизвестной истории, что-то пошло не так.