Библия улиток

С каждый шагом «сайлента» меня бросало вперед и вниз. Приходилось хвататься за ручки до боли в ладонях, но потом я понял, что можно особо не мучиться: как бы меня ни бросало, при обычном ходе я вряд ли свалюсь.

– Сзади кто-то бежит и ругается, – сказал я, заприметив быструю черненькую фигурку, несущуюся за нами с самым серьезным видом. – Прибавь-ка ходу. Не хочу никого видеть.

Разговариваю с «Тройней», вдруг понял я. Я больше не воспринимаю человека внутри него настоящим человеком.

«Сайлент» еле слышно хрустнул, собираясь в узкое, похожее на богомола существо, согнулся так, что я лег на свою лестницу пузом, вздрогнул и набрал скорость – моментально, без разгона и усилия.

Город и взлетно-посадочную полосу стерло напрочь, словно рисунки дождя со стекла. Показалась какая-то расщелина, кроваво-красная и пустая, но ее мы перемахнули, меня лишь легонько тряхнуло.

– Вперед, «Тройня», – заорал я, – вперед!!!

И «Тройня» несся вперед, наплевав на дороги, скорости и ограничения, и остановился только тогда, когда начался вязкий белый песок, и появилась на горизонте зелено-желтая влажная полоса.

– Стой, – сказал я, и он остановился.

Легкий ветерок притащил запахи огромной массы воды, ее живой влажной шкуры, пенных оборок и таинственной глубины.

«Тройня» помог мне слезть, и я побрел по песку, проваливаясь почти по щиколотку.

Ветер отталкивал меня упругими невидимыми руками, и его сопротивление было приятно, потому что он просто дурачился.

Волны подкрадывались тихонько и каждая сообщала короткий «плюх» перед тем, как улизнуть обратно. Песок стал прозрачным, крупным, словно из жемчужинок. Он легко катался по ладони.

Это затея Ани. Пусть, сказала она, песок у воды будет покрупнее и из обкатанного кварца. Так намного красивее, сказала она.

Это действительно оказалось красивым. Бело-розовые створки берега, в которых лежит океан Милли, ее изобретение.

Вода стыдливо убиралась из моих рук, как только я пытался набрать ее полные ладони. Она просачивалась, блестя на солнце, словно диковинная рыбина, и я набирал заново.

Никогда не устану так делать.

Ветер трепал волосы, переливался песок, грело спину и затылок. Я закрыл глаза и увидел розоватое теплое свечение.

Было тихо. Удивительно тихо.

Я обернулся. «Сайлент» так и стоял на песке, опустив руки. Он был недвижим и выглядел как такси, притащившее на пикничок пару дородных любовников: выжидал с тяжелым нетерпением.

– Тебе придется научиться общаться со мной, – выкрикнул я против ветра. – Иначе как ты скажешь: «Марк, мы обещали тетушке зайти сегодня на чай, и если ты продолжишь лепить куличики, то останешься без пирога»?

«Сайлент» стоял неподвижно.

Я вытер мокрые руки о штаны и пошел к нему.

– Ладно. Не обижайся.

Вода быстро зализала мои следы, оставленные в песке, зализала так надежно, что я бы сам не поверил, что на берегу кто-то был.

Океан остался позади. Он шумел, возился и вздыхал, никак не желая нас оставлять, но в конце концов умолк, песок закончился и ветер утих. Мы уперлись в скалу, вырубленную небрежно и на скорую руку. Наверху, на восковых зеленых веточках, висели желтые ягоды. Целое рождественское украшение, только съедобное.

За ягодами я полез. Все, что болтается съедобного, должно было попасть ко мне.

Мне на руку наступили. Осторожненько, не больно, но очень картинно. Неудобно болтаться на скале, когда на твоей руке стоят.

– Извини-извини, – забормотал кто-то, вылез из ягодного кустарника, и я узнал Реллика.

У него на шее висел огромный бинокль, а в руках была кружка, куда он складывал ягоды.

Стрижен он был коротко, почти налысо, большой лоб то собирался в гармошку, то снова распрямлялся, а под светлыми бровями светились выпуклые голубые глаза. Мне всегда казалось, что это цветное стекло, вульгарное и дешевое, но в таких глазах было что-то притягательное: они ничего не выражали.

Он подал мне руку, и я забрался наверх.

– Ягодки?

– Да. Ягодки, – сказал он.

Выпуклые глаза сканером скользнули по пространству за моей спиной и на долю секунды остановились на «сайленте», безмятежно торчащем посередине. Том самом «сайленте», который вчера ночью был на поле боя.

– Ты, конечно, не знал, – сказал Реллик, – но это запретная зона. Все в порядке, конечно, для первого раза прощаю, но…

– Ты меня прощаешь?

– Да, потому что ты не мог знать, что это зона…

Он был уверен, что я знал. Просто он стоял с кружкой, а я с «сайлентом», вот и приходилось выкручиваться.

– Зона подверглась заражению?

Реллик посмотрел на ягоды.

– Комерг, – глухо сказал он. – Не валяй дурака. Тебе вчера просто повезло. Ты спился и похож на дерганую… белку, а не на пилота. Смотреть на это было противно, уж поверь.

Он перевел свои пустые глаза на меня и силился что-то сказать, но не мог, очень долго не мог.

– Марк, – выговорил он наконец другим голосом: приглушенно и раздельно, словно очень надеясь, что я пойму и послушаюсь, – ты нам нужен больше, чем синдромерам. Кто-то должен поговорить с Луцием, нужно что-то делать…