Библиопсихология. Библиопедагогика. Библиотерапия

Достоевский глубоко вживался в своих героев и героинь и всечасно делил с ними все их земные радости и горести. Он любил подолгу мысленно оставаться наедине с каждым из своих героев, особенно в трудные минуты их жизни: именно наедине он отчетливо видел все грани внутреннего мира персонажей. С предельной убедительностью писатель освещал их жизнь и раскрывал психологические мотивы поступков. И надо отметить, едва ли не единственно эта особенность творчества Достоевского, эта удивительная жизненность его персонажей определяет невероятную притягательную силу его произведений, заставляя сопереживать героям и позволяя писателю безраздельно владеть эмоциями и доверием читателей.

В связи со способностью произведений Достоевского увлекать, захватывать, поглощать читательское внимание полностью следовало бы вспомнить слова Л.Н. Толстого. Он утверждал, что произведение искусства становится заразительным благодаря оригинальности и ясности выражения чувства и вследствие искренности художника, то есть большей или меньшей силы, с которой художник сам испытывает чувство, которое передает. Способность увлекаться собственным замыслом очень тесно связана с даром художественного перевоплощения, которым в удивительной мере обладал Достоевский. Перефразируя слова С. Цвейга, можно сказать, что многообразные «отходы и жизни» в романах Достоевского, все подслушанные свидетельства о крайнем моменте сознания, являющиеся его величайшими психологическими достижениями, были бы немыслимы без катастрофических потрясений, без глубинного раскапывания ужасов, пережитых самим. Выражаясь проще, чтобы рассказать о сотне смертей, Достоевский должен был сам сотни раз пережить, перечувствовать, перестрадать собственную смерть в мельчайших деталях.

Психологическое письмо Достоевского, весь набор средств, составлявших суть его психологизма, был ориентирован на возможно более полное, подробное и глубокое изображение чувств, мыслей и переживаний персонажа и, порой, представляется, преимущественно раскрывал последнее. В мире Достоевского все изменяется постоянно и с рекордной скоростью, суть жизни, по его мысли, составляет борьба, а следовательно, неизменное движение. Потому и душевное движение – переживания, волнения, смена эмоций – для Достоевского по определению должны иметь значение особое. Душевное волнение конкретного характера, конкретного оттенка, возникающее в результате воздействия на человека внешних и внутренних раздражителей, у писателя не просто обусловливает эмоциональное состояние личности, но составляет подлинную основу существования. В мире Достоевского переживание имеет особое, едва ли не первостепенное значение.

Благодаря обостренному восприятию действительности, в силу таланта и в силу болезни Достоевский, как уже отмечалось, великолепно понимал чувства других. К характерным для него причинам такого «чувствования» можно было бы добавить и свойственное писателям в целом стремление проникать в чувства людей, не обнажаемые перед посторонними, а также опыт, приобретаемый в процессе создания произведений. Подобные неотъемлемые, уже профессиональные, свойства обычно делают восприимчивость художника настолько тонкой, что он может найти особый путь к скрываемому – тот, который не доступен другим. Для этого требуется предельно чувствительная организация нервной системы, в частности ее рецептивного аппарата, который, в добавление, неизменно совершенствуется в результате писательского опыта. У психологов-романистов умение насквозь видеть человека доходит до степени, получившей в характеристике М. Горького определение «жуткой», и выдает в авторе великолепного знатока человеческой природы. Именно такой взгляд у Достоевского-психолога: взгляд, при котором человеку кажется, что раскрыты все тайники его души. При подобном взгляде та проницательность, до которой людей обычно доводят жизнь, заботы, тревоги, усиливаясь, становится исключительной. При обыкновенном видении люди со временем начинают настолько понимать друг друга, что потребность в речевом общении почти исчезает, равно как и необходимость прибегать к экспрессии, выразительным движениям в полной мере: последние, резко сокращаясь, теряя свою интенсивность, в то же время приобретают такую многозначительность, при которой один взгляд, одно прикосновение, одно движение могут сказать больше, чем целый поток слов. Взгляд художника, в свою очередь, «читает» внешние проявления человека еще более проницательно. Именно «жуткий» взгляд, который отмечают у себя сами писатели, особая апперцепция психолога-романиста, подразумевающая понимание, «улавливание» скрытых мотивов чувства и действия иного индивида на уровне интуиции, ощущений, думается, и составляют отличие психолога-романиста от психолога-ученого.