Библиотечная полиция

– Поначалу мистер Лейвин боготворил Арделию, души в ней не чаял, но затем мнение свое начал потихоньку менять. Всего за неделю до его кончины они вдрызг разругались из-за этого самого плаката с Красной Шапочкой. Мистер Лейвин его просто на дух не переносил. Возможно, и не знал всего, что творилось в детской читальне, но и слепцом не был: замечал ведь, как взирали детишки на этот плакат. Кончилось тем, что он приказал Арделии снять плакат. Тогда-то спор и вспыхнул. Я был под самым потолком, где слышимость неважная, но все равно до меня донеслось предостаточно. Мистер Лейвин упрекал Арделию, что она запугивает ребятишек, а она уверяла, что, дескать, только напугав можно обуздать «этих несносных проказников». Чего она только не наговорила! Но мистер Лейвин стоял на своем, и в конце концов ей пришлось уступить.

В тот вечер Арделия металась по дому, как разъяренная тигрица, которую дети целый день тыкали сквозь прутья клетки острыми палками. Она, в чем мать родила, мерила спальню длинными шагами, а я валялся на постели, пьяный в стельку. Помню только, что, когда она посмотрела на меня, глазищи ее были уже не серебристыми, а кроваво-красными, словно в голове вспыхнул пожар, да и рот выглядел как-то странно, будто пытался отделиться от лица. Так, во всяком случае, мне показалось. Меня тогда такой мороз по коже продрал, что я мигом почти протрезвел. Никогда не видел ничего подобного. И не хотел бы увидеть вновь.

«Я ему отплачу, – процедила Арделия. – Он у меня поплатится, Дейви. Жирная скотина. Увидишь, что я с ним сделаю!»

Я уговаривал ее не делать глупостей, уверял, что она сама потом пожалеет, – словом, нес всякую ахинею. Некоторое время Арделия меня слушала, а затем вдруг с быстротой молнии метнулась ко мне и оседлала. С горящими глазищами, перекошенным ртом. Жуткое зрелище. Я испугался, что она с меня живого кожу сдерет. Но этого не случилось. Арделия прижалась ко мне и пристально всмотрелась в глаза. Не знаю, может, прочитала в них, насколько я напуган, но увиденное ей так понравилось, что она запрокинула голову назад – ее волосы стали щекотать мои бедра – и расхохоталась.

«Хватит болтать, дурачок, – сказала она. – Засади-ка лучше мне. Больше ты все равно ни на что не годен».

Я послушался. Ведь, кроме самого бесстыдного блуда да пьянства, я уже и в самом деле ни на что больше не годился. В конце 1958-го или в начале 1959 года у меня отобрали лицензию, да и отклики на мою работу все чаще были просто уничтожающие. Но мне было на все наплевать – в моих мыслях безраздельно царила Арделия. По городу ползли слухи, что Дейв Данкен спился, что ему нельзя больше доверять.., но причиной моего падения всякий раз называли только мое безудержное пьянство. О наших отношениях с Арделией никто не догадывался. Она была дьявольски хитра. От моей репутации не осталось камня на камне, Арделия же всегда выходила сухой из воды. Чистенькой, как девственница перед алтарем.

Мне казалось, правда, что мистер Лейвин что-то подозревает. Поначалу он, видимо, искренне полагал, что я просто влюбился в Арделию и тайком сохну по ней, но потом явно что-то заподозрил. Вскоре мистер Лейвин умер. Утверждали, что от инфаркта, но я знал истинную причину… Как-то раз мы с Арделией предавались любви прямо в гамаке на задней террасе ее дома, причем на сей раз уже она никак не могла насытиться моими ласками. Она терзала меня, пока я не возопил благим матом. Потом свернулась калачиком рядом, довольная, как кошка, слопавшая миску сметаны: в глазищах опять огонь замерцал. Вы, конечно, не поверите, но отблеск этого огня я на своей голой руке увидел. Так оно все и было, это не плод моего разыгравшегося воображения. И я ощущал жар того пламени. Словно рядом с только что угасшим камином сидел.

«Я же обещала тебе, Дейви, что он свое получит», – вдруг сказала Арделия.

Сознание мое было помутнено от пьянства, да и от упражнений наших я был еле жив, поэтому тогда я и не уразумел толком, что она имела в виду. Мне вообще казалось, будто я засыпаю в яме с зыбучим песком.

«Что ты с ним сделала?» – пробормотал я сквозь сон.

«Обняла его. Особым образом, как только я умею. Ты этого не знаешь, Дейви, и, если тебе повезет, никогда не узнаешь. Так вот, я заманила его в книгохранилище, заключила в объятия и показала, какова я на самом деле. И он расплакался. Так перетрусил, что душа в пятки ушла. Расплакался навзрыд, а я обнимала его и слизывала слезинки. Особенные слезинки. – Она так и сказала – „особенные“. – Когда слизала последнюю, у него сердце остановилось».

И тут вдруг ее лицо.., изменилось. Исказилось и поплыло, точно под водой оказалось. И я увидел нечто…

Дейв замолчал, глядя перед собой невидящим взором. Его руки стиснули деревянные перила. Пальцы нервно сжимались и разжимались.