Библиотека географа

Весь обратный путь из «Блю-Пойнт» до Линкольна я задавался вопросом, стоит ли возвращаться домой и какой в этом смысл. Распростившись с профессором, я попытайся разогнать легкий алкогольный дурман, прогулявшись по новому парку, разбитому на полоске земли, тянувшейся вдоль реки. Его посыпанные кирпичной крошкой дорожки и арочные мостики воплощали бюрократическую идею создания «чего-то в европейском стиле». После прогулки по парку я купил за четыре доллара чашку кофе в модерновом, с оранжевыми стенами кафе, выстроенном на месте «Заведения матушки Фатимы». Матушка Фатима умерла около года назад, ее овдовевший муж вернулся в Лоуль, а сыновья продали заведение, начало которому положил прилавок с едой для докеров. Со временем прилавок превратился в довольно популярный ресторан, который облюбовали представители богемы, арендовавшие квартиры в окрестных домах, перестроенных из пакгаузов. Когда этот район вошел в моду и арендная плата возросла, реальные представители богемы перебрались в Олнейтон, а на их месте обосновались высокооплачиваемые программисты, адвокаты и врачи, которые демонстрировали свою крутость и приверженность новейшим веяниям, выставляя на всеобщее обозрение ярлыки купленных в модных бутиках пиджаков. Хотя мне больше по душе добрые старые времена, должен признать, что кофе в новомодном кафе был все-таки лучше того, что подавали у матушки Фатимы.

К счастью, поездка в обратном направлении обошлась без всяких происшествий, и около шести вечера я чинно припарковал свою машину на привычном месте между знаком «Парковка запрещена», мусорными ящиками и раздолбанной белой «селией». Вечер был прозрачным и теплым. Реявший в воздухе легкий бриз доносил характерные для поздней осени запахи дыма и гниющих листьев. Движение на улицах Линкольна было обычным для субботнего вечера — то есть полностью отсутствовало. «Колонист» — таверна через улицу с неоновой рекламой пива в витрине и мушкетом и треугольной шляпой над входом — подавала признаки активной деятельности, но это были единственные проявления жизни вокруг меня.

Одолев последний пролет лестницы перед своей квартирой, я заметил прикрепленную к двери записку и от полноты чувств закатил глаза: миссис Тауэлл, моя домохозяйка, имела обыкновение вешать мне на дверь письменные предупреждения, если я нарушал хотя бы малейшее из сонма ее неписаных правил. Они с мужем проживали этажом ниже и владели десятью квартирами в доме, не считая принадлежавших им в этом квартале других видов собственности. Хотя они казались доброжелательными людьми, перспектива сдать квартиру одинокому молодому парню из большого города явно представлялась им сомнительной, и супруги вечно опасались какого-нибудь подвоха с моей стороны. Так, на прошлой неделе миссис Тауэлл оставила у меня на двери отпечатанное на машинке заявление, гласившее, что броски в стену теннисным мячом «угрожают ослабить перекрытия и вызвать общее разрушение конструкции дома». Конечно, ничего приятного для окружающих в этой привычке нет, но в другом месте соседи ответили бы мне стуком в стену и этим бы ограничились. Однако чете Тауэлл такая мера определенно представлялась недостаточно эффективной. Ходили слухи, что в уик-энды они по вечерам копались в мешках для мусора, чтобы по числу бутылок от спиртных напитков определить, кто из жильцов сколько пьет, и взять это на заметку.

Подойдя к двери, я заметил, что сообщение в прямом смысле приколочено к ней, хотя слабо и довольно-таки ржавым гвоздем. При ближайшем рассмотрении это оказался стандартных размеров почтовый конверт, на лицевой стороне которого красовалась жирная печать с жезлом и двумя обвившими его змеями, похожая на медицинский символ. Приглядевшись, я понял, что это скорее рисунок, нежели печать, этикетка или ксерокопированное изображение. Внизу липкой лентой была приклеена полоска газетной бумаги с моим именем, напечатанным под заглавием какой-то статьи из «Курьера».

Я открыл конверт, который, к большому моему удивлению, не содержал никакого послания. Вместо него я обнаружил на дне человеческий зуб. На первый взгляд его удалили совсем недавно: на обратной стороне конверта осталось кровавое пятнышко в том месте, где он соприкасался с бумагой. Кроме того, зуб был окрашен кровью — красной, а не коричневой. От конверта исходил неприятный гнилостный запах испорченных зубов, от которого меня едва не стошнило. Я дрожащими руками достал ключ, быстро вошел в квартиру и впервые за все то время, что жил в Линкольне, запер дверь на все замки и засовы.

В комнате мое внимание привлек мигавший автоответчик. Я нажал на кнопку «воспроизведение», и послышался голос Ханны.

— Привет, Пол Томм. Это Ханна. Звоню, чтобы узнать, вернулись ли вы после ленча с профессором. Хочу пригласить вас на обед с одной преподавательницей. Перезвоните мне, когда получите это сообщение. Заранее благодарна.