Библиотека на Обугленной горе

Но оказалось, что у матери маленького Дашена полно денег. Она работала флеботомистом или кем-то вроде этого. Проблема была не в деньгах. Проблема была в отце мальчишки, который придерживался какой-то хипповской религии и учил Дашена, что нужно отказаться от насилия, что нужно обсуждать свои неприятности и тому подобной чуши. Эрвин отметил глупость этой идеи на родительском собрании, и шизанутый псих тут же начал цитировать Ганди. Парень определенно спятил, а страдал от этого маленький Дашен. Эрвин, не понаслышке знавший о безумных родителях, пожалел малыша. Дашен не был чудиком, его просто изувечило неправильное воспитание. Ему требовалась лишь подсказка. Осознав это, Эрвин вознес молитвы богу, в которого не верил, и занялся обеспечением вышеупомянутой подсказки. Он научил Дашена бить других маленьких негодяев по яйцам, расквашивать им носы, подкрадываться сзади и хлопать по ушам – короче, первоосновам. Возможно, с последним он немного переборщил: Дашен перестарался, и один из мелких засранцев чуть не оглох. Но зато все полюбили Дашена, и никто не крал у него деньги на ланч, так что в целом все закончилось хорошо. В следующем году маленький Дашен перешел в старшие классы. Эрвин решил, что их пути разошлись навсегда. Однако одним дождливым декабрьским днем он подошел к почтовому ящику перед дуплексом, в котором жил. Он отлично это запомнил. Восемнадцатое число, суббота. В школе начались зимние каникулы. У соседей Эрвина, Микельсенов, было двое маленьких детей, и все семейство украшало елку. Было два часа пополудни, и Эрвин как раз подбирался к восьмой порции виски. Сквозь стену доносились рождественские гимны – «Добрый король Вацлав», «Звенят бубенцы», «Бабушку переехал чертов северный олень». Это дерьмо не беспокоило Эрвина. Он не завидовал Микельсенам. Он за них радовался. Ему вовсе не казалось, будто он просрал свою жизнь. Просто надраться до всадников Апокалипсиса в одиночку – достойное занятие для холостяка на Рождество. И он не думал о ружье в углу шкафа. Вообще. Потом Эрвин открыл почтовый ящик – и диво дивное, маленький Дашен прислал ему рождественскую открытку. Эрвин вытащил ее из ящика трясущимися руками, вскрыл конверт и прочел прямо на улице.

Дорогой Эрвин,

Счастливого Рождества! Понимаю, это не «круто», но я хотел отправить вам открытку чтобы вы знали, что со мной все хорошо. Старшие класы отстой, но здесь круто, если вы понимаете о чем я. Может было бы не так круто, если бы я не встретил вас. Хочу чтобы вы знали что я это знаю. Хочу сказать спасибо. Я бы пригласил вас на рождественский обед но думаю, отец до сих пор психует.

Дашен

p. s. – Я завел подружку. Вот ее фото. Клевая телка, да?

Дочитав письмо, Эрвин вернулся к себе и заплакал, впервые за всю свою взрослую жизнь. Он проплакал целый час, затем вылил остатки виски в раковину, включил телевизор и посмотрел Чарли Брауна. Прежде чем лечь спать, он сложил открытку и убрал в бумажник. Она будет лежать там до самой его смерти.

Вскоре он почувствовал себя лучше, почувствовал себя собой, способным заниматься работой, которая у него хорошо получалась. В конце учебного года он уволился из школы. Большинство коллег испытали облегчение, хотя воспитание не позволило им высказать это вслух. Или страх.

Какая, к черту, разница.

ii

Сейчас, солнечным октябрьским утром, когда в воздухе еще чувствовалось последнее дыхание вирджинского лета, Эрвин завел взятый напрокат автомобиль – паршивый маленький «Форд Фокус» – на пустое парковочное место и остановился. Из-под колес полетел гравий. Это привлекло хмурые взгляды копов, куривших и сплетничавших за углом тюрьмы. Ухмыльнувшись, Эрвин помахал им. Ему было насрать.

Он вылез из машины и огляделся, потом плюнул в сторону знака с надписью «Окружная тюрьма». Крикнул двум парням, посасывавшим «Мальборо»:

– Это дерьмо убьет вас! – Приподнял шляпу и ухмыльнулся. – Просто предупреждаю.

Коп помоложе уставился на Эрвина поверх солнцезащитных очков, словно не мог поверить своим глазам. Коп постарше усмехнулся.

– Приму это к сведению, – сказал он.

Вообще-то Эрвин ошибался. Жить копам оставалось меньше двух часов, но убьет их отнюдь не курение.

Тюремный вестибюль был таким же, как в любом другом государственном здании, построенном за последние двадцать лет: шлакоблочные стены, выкрашенные в желто-коричневый или темно-бежевый цвет, линолеум на полу – дешевый, зато блестящий – и серый питьевой фонтанчик с теплой водичкой, по вкусу напоминавшей мочу. Эрвин все равно выпил. Его мучила жажда, и ему доводилось пить и менее приятные вещи.