Он разрешил мне выдвинуть огромный ящик с фотографиями, в котором мы с Филом (ах!) рылись несколько недель назад.
— Прошу, можете искать, — сказал Стейнз таким тоном, словно не хотел меня обнадеживать.
Но это был тот самый ящик. Я узнал мейфэрские портреты, фривольные фотоэтюды с Бобби в качестве модели — с Бобби, который в тот день отсутствовал: наверняка он был выдворен из дома в соответствии с негласным договором о хорошем поведении, — и беспорядок меня ничуть не смутил, поскольку всё лежало точно так же, как в прошлый раз. Однако, добравшись до дна и отогнув край последнего листа папиросной бумаги, я вынужден был признать, что снимков Колина, этих вычурно непристойных произведений, в ящике нет. Я обшарил соседние ящики, верхний и нижний, но уже без особой надежды на успех. Чарльз крикнул: «Что он ищет?» — и когда Стейнз ответил: «Я обещал ему несколько фотографий мальчика по имени Колин, но не имею ни малейшего представления, где они», — я понял, что он лжет.
— Колин? — переспросил Чарльз. — Нет, кажется, я не знаю такого? Я его знаю?
Я кивнул, дав понять, что речь идет о том парне, о котором я ему рассказывал, и что для меня это очень важно; но он и бровью не повел, дипломатично сделав вид, будто не помнит о нашем разговоре. Полчаса спустя, когда мы пожимали друг другу руки и расставались, он не решился взглянуть мне в глаза.
— Ну что ж, успех неполный, — сказал я Джеймсу. Он уже сел в машину, а я стоял, наклонившись над открытой дверцей.
— Не волнуйся из-за этой истории с Колином, — сказал он.
Я принялся барабанить пальцами по крыше машины.
— Я хочу его проучить! Похоже, других дел у меня больше нет.
— Тебя подвезти?
— Нет, я пойду домой. А потом поеду в бассейн, поплаваю: нужно хотя бы о теле заботиться, если о душе уже поздно.
— До скорого.
— До встречи, мой дорогой.
В середине дня, когда я приехал, в «Корри» было очень тихо. Немногочисленные посетители смотрели друг на друга скорее с доброжелательным любопытством, чем с завистью, свойственной соперникам. Казалось, этих совершенно разных людей связывает лишь то, что они неизменно приходят в клуб почти в одно и то же время. Среди них было несколько стариков, даже, наверно, двое-трое ровесников Чарльза, и каждый, разумеется, мог бы рассказать историю своей жизни, необычную, но, как ни странно, во многом схожую с биографиями остальных. А войдя в душевую, я увидел загорелого паренька в светло-голубых плавках, и он мне сразу приглянулся.