Значит, мы теперь переписываемся. С Марисоль я переписывалась тысячу раз. Могу переписываться и с парнем, почему нет. Признаться, после желудя легче было общаться по телефону, чем лично, ведь чудо-технологии отделяли Эшера от моей бурлящей системы пищеварения. Но было интересно, а был ли на свете Эшер Флит, который лежит животом на матрасе с безделушкой в руке и трепетом мотыльковых крылышек под кожей? Как это могло выглядеть?
Эшер:
Клево. Мне нужно такие вещи знать. Догадка возникла, когда вы с М сказали про азиатскую кухню.Я:
Я вообще люблю азиатскую кухню.Я:
Я ем почти все.Я:
У тебя хорошая память.Эшер:
На некоторые вещи. Но не гениальная, как у тебя.Я: Спасибо:
) Как идет работа над пристройкой?Эшер:
Через неделю должны закончить. Потом еще формальная проверка, но это фигня.Сообщения сыпались градом туда-сюда. Темы были разные: его последнее увлечение на Netflix, мои школьные уроки, закрытие бассейна в местной юношеской христианской ассоциации на несколько недель (из-за этого Эшер собирается в шесть утра завалиться к Джейсу, поплавать)… Между сообщениями я внимательно изучала каждый миллиметр желудя – все его впадинки, рубчики и бороздки. Потом надела его на золотую цепочку и повесила себе на шею. Я набирала текст, и стирала, и снова набирала, пока…
Эшер:
Слушай, мама только что выкрикнула мое любимое слово… пицца. У нее это значит, что тесто без глютена.Я:
Ням!Я:
Вкусно.Я:
Отпад.Эшер:
Погоди… вопрос.Я:
?Эшер:
А у ТЕБЯ есть любимое слово?Эшер:
Или даже лучше – любимая книга?Я:
Хм-м…Эшер:
Прочитала столько книг – и нет любимой?Какая история была у меня самой любимой? Никто меня раньше об этом не спрашивал. Даже я сама себя не спрашивала.
Я:
Должна подумать, потом скажу.Эшер:
Буду ждать. Значит, завтра?Я:
Жду с нетерпением.Я:
Да.Я:
Завтра.Эшер:
Я на это рассчитываю.Батарея на мобильнике ушла в красную зону. Я потянулась через всю кровать за зарядкой и продлила телефону жизнь. Испытав шок от первого сообщения Эшера, я оставила дверь в комнату открытой и теперь смотрела сквозь дверной проем на сваленные в кучу предметы и слушала приглушенные звуки маминых шагов от коробки к контейнеру и обратно к коробке. Я наблюдала, не переставая думать о новой цепочке у меня на шее. Мама передала мне настоящую фамильную вещь. Многие мамы и дочки соблюдают такую традицию.
Я вытащила желудь Эшера из-под футболки. Серебро и золото. Настоящий поцелуй, не понарошку, как в книге «Питер Пэн», что лежала у меня на столе, и не как в тысячах других историй, теснившихся вдоль моих стен. За ними в пыли, которая танцевала в луче света, была мама.
Я требовала, чтобы она двигалась вперед. Но мне и самой следовало сделать это, следовало выйти из своего книжного укрытия. Из тени, которая была причиной моей бледности, мешала принимать быстрые решения в проулках с мальчиками, которые мне действительно нравились, и заставляла сомневаться в каждом своем движении.
О чем бы я ни мечтала, я приняла свое прошлое. И мой будущий поцелуй теперь висел на цепочке из тысячи прожитых мамой моментов. Мой первый поцелуй, со всеми его бороздками, впадинками и другими тщательно выгравированными деталями, висел на старой фамильной цепочке, которую носила моя мама.
Глава двадцать пятая
Гдешний остров
Конечно, тогда остров и был выдумкой, но сейчас он стал настоящим… и не было ночников.
Как и следовало ожидать, красный мисо-соус с ломтиками свежего огурца, обойдя салфетку, капнул на мои белые джинсы и расплылся там жирным пятном.
– У-у, меткий удар, – поморщившись, сказал Эшер.
Я капнула на пятно ледяной водой:
– Только Марисоль не рассказывай. – От промакиваний салфеткой становилось только хуже. – Для нее это иллюстрация к слову «катастрофа». Она бы определила это так: «Убийство портного в кафе «Поке» в Северном Парке».
Эшер наклонился ко мне и сочувственно улыбнулся:
– Надо же, как раз когда я хотел сделать тебе комплимент и сказать, что ты прекрасно владеешь палочками.
Я рассмеялась.
– И ни слова Марисоль, – пообещал он.
– Спасибо. Она вроде как контролирует мой гардероб.