Библиотека в Париже

– Папа́, пожалуйста, можем мы поговорить о профессоре Коэн?

– Каждый день десятки людей просят моей помощи, ищут своих родных. Я не могу им помочь, и я не могу помочь тебе! – Он схватил меня за руку и вытащил за дверь. – Я уже говорил, что не желаю видеть тебя здесь. Не место это для порядочной молодой дамы.

Снаружи, на холоде, я закуталась в шаль. «Как мне помочь профессору?» – спросила я брата.

Сообщи графине, – услышала я его ответ.

Он был прав. У графини имелось множество высокопоставленных знакомых, Конечно же, она сумеет помочь. Я бросилась в ней.

Графиня сидела за своим письменным столом, глядя в чайную чашку, ее губы печально изогнулись.

– Я уже говорила другим, а теперь должна сказать и вам, – нервно произнесла она. – Нашего друга Ирен Коэн должны были депортировать.

Не может быть, что уже слишком поздно. Графиня и доктор Фукс могли бы ее спасти, как спасли Бориса!

– Она была в Дранси.

Место предварительного заключения к северу от Парижа. Стоп. Была?..

– Условия там весьма прискорбные. Я едва поверила своим ушам, когда мой муж описал их. Мы пытались заступиться за Ирен, но, к несчастью…

Нет. Только не профессор Коэн. И она?.. Пол подо мной покачнулся, я выбросила в сторону руку, оперлась ладонью о стену, чувствуя, что, если не ухвачусь за что-нибудь, все может рассыпаться…

– Она пыталась передать мне сообщение, – сказала я. – Мой отец… письма… Это я виновата.

– Вы не должны винить себя, – возразила графиня. – Мы узнали, что в квартиру профессора перебрались сын мадам Симон с женой. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что именно произошло. Видимо, мадам и ее сын поддерживают связь кое с кем в комиссариате и даже в гестапо.

Эта сварливая тетка со вставными зубами писала «вороньи письма»? Мы видели ее почти каждый день и только теперь узнали, кто она такая?

– Ей лучше никогда больше здесь не появляться.

– Она и не появится, уж поверьте. Но я не закончила. Ирен исчезла. Мой муж уверен, что она сумела сбежать из лагеря.

Профессор когда-то выдерживала изнуряющие тренировки, чтобы стать прима-балериной, и почти невозможные для женщины экзамены для работы в Сорбонне… Она стала преподавать вопреки всем препонам и пережила троих мужей. И если кто-то и мог удрать из тюрьмы, так это она. Профессор не могла вернуться в свою квартиру, но могла добраться до своих друзей в деревне… Мне необходимо было верить, что с ней все в порядке, необходимо было, чтобы конец оказался счастливым. Я подумала о строках из «Доброе утро, полночь»: «Мне нужна длинная спокойная книга о людях с большими доходами, – книга, похожая на ровный зеленый луг, на котором пасутся овцы… Я читаю почти все время, и я счастлива».

Глава 37. Одиль

Сидя за своим столом и держа в руке карандаш, я продолжала думать о «вороньих письмах». Да, верно, парижане всегда обращали внимание на внешность, на то, как одеты друзья и посторонние. Мы восхищались правильно повязанным шарфом, изящной шляпкой, но теперь это одобрение перешло в критицизм, даже зависть. Кем она себя возомнила, нацепив меха? Почему это у него новые ботинки? Что сделала Маргарет ради золотого браслета?

Я гадала, кто мог писать такие письма. Присмотрелась к мужчине в побитом молью костюме. Не написал ли он одно из них? Потом мой взгляд уперся в женщину в синем берете. Или это она? Все казались обычными. То есть обычными в новом смысле – голодными и оборванными.

Подошел Борис, чтобы напомнить мне, что должен уйти пораньше, на прием к доктору.

– Вы кажетесь расстроенной, – сказал он.

– Просто устала, – ответила я.

Те письма… Но ведь должен был найтись способ спасти других от судьбы профессора Коэн. У стойки абонемента, когда мы с Маргарет штамповали книги для выдачи, я сообразила, что если бы не было «вороньих писем», то не было бы и арестов.

Я потянула ворот своей блузки. Почему это в ноябре так тепло?

– Ты раскраснелась, – поддразнила меня Маргарет. – Думаешь о Поле?

Я не обратила внимания на веселый тон и покачала головой.

– Где он, кстати? Он уже сто лет не заходил.

– Мне нужно выйти, – сказала я. – Всего на час. Ты можешь тут справиться?

– Но я лишь волонтер.

– Держись властно, как Борис. И все будет в порядке.

– Но зачем тебе понадобилось уходить? Тебе нездоровится?

– Да, – рассеянно ответила я. – Что-то не по себе.

Быстро шагая по бульвару, я думала, что сказать в случае, если секретарь папа́ встанет на его защиту. «Я была тут рядом». Если папа́ работает: «Маман хочет знать, придешь ли ты к ужину»… Я надеялась, что там никого не будет и я смогу вернуться до того, как кто-нибудь, кроме Маргарет, узнает, что я уходила.

Перед комиссариатом я заколебалась. Я боялась, что меня поймают. А когда папа́ гневался, то был страшен. Но еще больше я боялась того, кем стану, если не буду действовать. Я подумала о тех письмах, приходивших каждый день, и решительно вошла внутрь. Обходя людей в мундирах, толпившихся в вестибюле, я прокралась по периметру, вдоль стены.