Библиотека внеклассного чтения. Книга 4

Вы ушли,
            как говорится,
                        в мир в иной.
Пустота…
          Летите,
                  в звёзды врезываясь.
Ни тебе аванса,
                     ни пивной.
Трезвость.
Нет, Есенин,
                       это
                             не насмешка.
В горле
               горе комом —
                               не смешок.
Вижу —
        взрезанной рукой помешкав,
собственных
                 костей
                          качаете мешок.
– Прекратите!
                    Бросьте!
                             Вы в своём уме ли?
Дать,
      чтоб щёки
                     заливал
                             смертельный мел?!
Вы ж
    такое
          загибать умели,
что другой
           на свете
                      не умел.
Почему?
        Зачем?
             Недоуменье смяло.
Критики бормочут:
                     – Этому вина
то…
      да сё…
             а главное,
                       что смычки мало,
в результате
               много пива и вина. —
Дескать,
          заменить бы вам
                               богему
                                        классом,
класс влиял на вас,
                    и было б не до драк.
Ну, а класс-то
                      жажду
                             заливает квасом?
Класс – он тоже
                    выпить не дурак.
Дескать,
        к вам приставить бы
                       кого из напостов —
стали б
         содержанием
                         премного одарённей.
Вы бы
           в день
                    писали
                         строк по сто,
утомительно
             и длинно,
                        как Доронин.
А по-моему,
              осуществись
                            такая бредь,
на себя бы
                 раньше наложили руки.
Лучше уж
               от водки умереть,
чем от скуки!
Не откроют
                      нам
                           причин потери
ни петля,
                   ни ножик перочинный.
Может,
               окажись
                   чернила в «Англетере»,
вены
       резать
                      не было б причины.
Подражатели обрадовались:
                                              бис!
Над собою
                чуть не взвод
                             расправу учинил.
Почему же
              увеличивать
                        число самоубийств?
Лучше
             увеличь
                        изготовление чернил!
Навсегда
            теперь
                        язык
                            в зубах затворится.
Тяжело
           и неуместно
                        разводить мистерии.
У народа,
               у языкотворца,
умер
                 звонкий
                          забулдыга подмастерье.
И несут
                  стихов заупокойный лом,
с прошлых
               с похорон
                             не переделавши почти.
В холм
            тупые рифмы
                            загонять колом —
разве так
                     поэта
                           надо бы почтить?
Вам
               и памятник ещё не слит, —
где он,
             бронзы звон
                              или гранита грань? —
а к решёткам памяти
                                     уже
                                          понанесли
посвящений
                         и воспоминаний дрянь.
Ваше имя
                   в платочки рассоплено,
ваше слово
                         слюнявит Собинов
и выводит
                           под берёзкой дохлой —
«Ни слова,
             о дру-уг мой,
                            ни вздо-о-о-о-ха».
Эх,
          поговорить бы иначе
с этим самым
               с Леонидом Лоэнгринычем!
Встать бы здесь
                     гремящим скандалистом:
– Не позволю
                  мямлить стих
                                          и мять! —
Оглушить бы
                          их
                               трёхпалым свистом
в бабушку
                       и в бога душу мать!
Чтобы разнеслась
                          бездарнейшая погань,
раздувая
                 темь
                            пиджачных парусов,
чтобы
            врассыпную
                                разбежался Коган,
встреченных
                         увеча
                                      пиками усов.
Дрянь
                     пока что
                               мало поредела.
Дела много —
                     только поспевать.
Надо
              жизнь
                              сначала переделать,
переделав —
                         можно воспевать.
Это время —
                         трудновато для пера,
но скажите
                     вы,
                      калеки и калекши,
где,
            когда,
                   какой великий выбирал
путь,
          чтобы протоптанней
                                           и легше?
Слово —
                   полководец
                                 человечьей силы.
Марш!
                Чтоб время
                                  сзади
                                      ядрами рвалось.
К старым дням
                   чтоб ветром
                                                относило
только
                   путаницу волос.
Для веселия
                     планета наша
                                      мало оборудована.
Надо
             вырвать
                            радость
                                       у грядущих дней.
В этой жизни
                   помереть
                                  не трудно.
Сделать жизнь
                  значительно трудней.

Борис Леонидович Пастернак

Март