Читаем Библиотекарь полностью

Паша. Я тебя не крестил – вы, начальники, некрещеные, черти.

Наташа. Понимаешь, дружок, я – директор. Обращайся ко мне на вы. Напоминай себе. Ты мое имя-отчество помнишь?

Паша. Дева Наталья Петровна.

Наташа. Не надо шутить так. Изменись. Ты – наш актив, Павел. На тебе большая ответственность, ты зрячий. Подумай, на кого мне еще рассчитывать? Ну хорошо. Больше не было звонков?

Паша. Да кто к нам звонит! Кому мы нужны!

Наташа. Ну, иди.

Паша. Природа, сказал Мичурин, нестерпимо требует скрещивания.

Наташа. Мичурин этого не говорил.

Паша. Это Мичурин-то?! Я был помощником товарища Мичурина по политчасти. Я был его комиссаром. Я ему с самого начала сказал: товарищ Мичурин, не жди милости от природы. (Засветился.) Один раз приехал к товарищу Мичурину Константин Эдуардович Циолковский, и схватились они с ним на тему о том, что все-таки управляет жизнью человеческих существ? «Управляет, – настаивал Мичурин, – всеобщий закон движения материальных частиц через анальное кольцо. Это путь всего живого, его смысл». С этим Константин Эдуардович не согласился…

Наташа. Иди, Павел. В остальном я тобой довольна.

С двумя тяжелыми сумками вошел Ковалёв. Остановился.

Ковалёв. Наташенька!

Паша. Значит, передаю еще раз: едет мужик к тебе, мужчина.

Наташа(тихо, Паше). Пошел отсюда! Быстро!

Пашауходит.

Ковалёв. Наташенька, я раздавлен. Какой это ужас: из одной очереди в другую очередь!.. Вы знаете, я, когда раньше видел табличку «В порядке живой очереди», думал: неужели есть мертвая? Оказывается, есть! Мертвая – это, знаете, запись на бумаге. Но это ненадежно: бумага вдруг может исчезнуть. Мертвая очередь производит клеймение на тыльной стороне ладони химическим карандашом. (Показал.) Вот, я – двести шестьдесят седьмой. Подошел, не успел спросить, что привезли, – подскочил активист и в лицо прямо: будете стоять? Другой схватил руку, и вот. Оказалось, кости копченые. И я бежал, а вслед кричали: номер скажи, номер!.. (Смеется.) Меня проштамповали.

Наташа. Давайте помогу.

Ковалёв. Спасибо, спасибо. Уж теперь я дотащу сам. Подождите, дева моя. Когда автобус поднялся на холмы, я увидел вдалеке наш монастырь, в окнах вашей артели горел свет… Вы меня ждали?

Наташа. Ждала.

Ковалёв. Когда женщина ждет, жилище приобретает смысл. Если никто не ждет добытчика, он не может быть счастлив. Жилище его холодно и пусто.

Наташа. Надо было Юру послать.

Ковалёв. Юрочка не может стоять в очередях. Когда он был совсем мальчиком, он меня спрашивал: «Дедушка, почему Бог заставил нас добывать себе пищу, разве нельзя было сделать нас такими, чтобы можно было жить только дыханием?»

Наташа. Что купили?

Ковалёв. Не знаю. Хватал все, что попадалось под руку. (Громко.) Юра!

Наташа. Он ушел куда-то.

Ковалёв. Мать встречать. Как это я его не увидел? Вы не обратили внимания, он плащ надел? Там довольно прохладно… В очереди за огурцами рассказали историю: вроде бы один инвалид убил женщину курицей. (Пауза.) Ждали они кур. Сначала живыми стояли, потом, на ночь, мертвыми, потом опять живыми. Наконец до нее дошла очередь, и подвернулся инвалид. Она в сердцах ляпнула что-то, а он ее мороженой курицей по виску… Кто за все это ответит, Наташенька?

Молчание.

Да-а! Самое-то главное я не рассказываю! Мы здесь в районе ничего не знаем, а в области все время что-то происходит. Говорят, голос нашли и арестовали!

Наташа(отстраненно). Какой голос?

Ковалёв. Человеческий голос. Там за железнодорожным вокзалом все еще собираются толпы людей.

Наташа. А да, мне рассказывали…

Ковалёв. Но что поразительно! Он ведь никого не ругал, ничего такого запретного не говорил. Просто возникал и разговаривал иногда, читал отрывки из наших же газет. Милиция с ног сбилась, все этот голос искали! Никто не может понять, как он появлялся, откуда звучал голос. Я в очереди встретил знакомого, он своими глазами видел, как люди стоят и ждут. Ждут! Очень много молодежи, все на каком-то подъеме. Говорит, вокруг на улицах была паника, говорит, соли нет в магазинах, мыло всё раскупили… несколько юродивых там, конечно… их отгоняют…

Наташа(смотрит в сумках). Это что?

Ковалёв. Вот это? Дайте-ка я очки надену. Так… Это хлорофос.

Наташа. Вы своих гостей морить собираетесь?

Ковалёв. У нас клопы, дева моя, клопы. У вас их нет?

Наташа. В моей комнате, слава богу, нет.

Ковалёв. Я вас поздравляю, дева вы моя прекрасная.

Наташа. Владимир Викторович, я же просила вас, не зовите меня так. Какая я вам «дева»? Вчера приезжала областная комиссия, я показывала территорию, а вы мне: дева! Я чуть со стыда не сгорела.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное