Библиотекарь

Там же на почте я спросил, где находится местная АТС. Напрасно я себя готовил к каким-то трудностям. Мне выдали квитанцию, которую следовало проплатить в сберкассе (насчитали незначительную, даже с учетом пени, сумму), пообещав подключить телефон в течение недели. Я лишь порадовался, как легко все разрешилось, и сразу поехал к дяде на кладбище.

В кремационном секторе не было могил, только бетонные стены, в которые замуровывались урны. Дядю разместили поближе к земле. Мне пришлось сесть на корточки, чтобы прочитать гравировку на латуни:

«Вязинцев Максим Данилович. 1952–1999».

И чуть помельче:

«Вечная память».

Разговор с кладбищенским начальством по поводу урны я отложил, пока не выяснится с продажей квартиры.

ПОКУПАТЕЛЬ

А дома ждал сюрприз. В двери торчала записка — вчетверо сложенный тетрадный лист. Ко мне обращался некий Колесов Вадим Леонидович. Он писал, что в жилищной конторе № 27 от заведующей Мухиной он, Колесов, узнал, что я собираюсь продавать квартиру, и как весьма заинтересованное лицо желает со мной увидеться. У него неподалеку проживают престарелые родители, и приобретение жилья именно в этом месте было бы идеальным, и он просит позволения зайти вечером, около десяти.

Любезный тон письма предполагал человека деликатного. У меня, правда, мелькнула мысль — я вроде бы ничего особенного не сообщал Антонине Петровне, но мне было проще убедить себя, что, уставший, я не придал значения обыденному в такой ситуации вопросу: «Что думаете с квартирой делать?» — и ответил механически, сам того не заметив.

Конечно, все складывалось как-то слишком хорошо, но после череды житейских неудач маленькая поблажка судьбы виделась вполне оправданной.

Быстрая продажа как нельзя больше соответствовала планам поскорее вернуться домой. Я взволнованно перечитал послание, сунул листок в карман, обещая себе в случае удачной сделки подарить Антонине Петровне презент более существенный, чем коробка конфет.

У меня оставалось еще полдня в запасе, я прилег отдохнуть, затем прибирался, мыл полы и на полчаса выскочил в продуктовый магазин. На улице перед домом я опять увидел вчерашнюю беседующую пару — лысого мужика со свертком и дачницу в косынке. Когда я возвращался, к ним присоединились еще двое: усатый дядька, тоже, видимо, огородник — жилистыми руками он опирался на черенок лопаты, и чубатый парень в потертой монтерской робе, со слесарным ящиком. Парень отпускал простенькие шуточки в адрес дачницы, а жилистый дядька с лопатой громко смеялся.

На скамейке у подъезда пожилая женщина в роговых очках, отложив вязание, сурово спросила меня: «Молодой человек, вы к кому?»

Я вежливо сказал: «К себе. Я — племянник покойного Вязинцева», — и строгая женщина, удовлетворенная ответом, снова взялась за спицы.

До прихода Колесова я с увлечением перебрал дядины закрома. На антресолях, кроме консервации и всякого строительного хлама, были фотоувеличитель, коробка с электробритвой «Харьков», диапроектор, целая стопка старых журналов «Кругозор» с голубыми пластинками-вкладышами. Таких я уже лет пятнадцать не видел. Я даже хотел что-нибудь поставить, но в колонках радиолы отходил контакт и звук прерывался. Пока я пролезал за шкаф и вытаскивал провода, в дверь позвонили.

Тут нужно признаться, Колесов совсем не напоминал взращенного мечтой идеального покупателя — стеснительного отца малогабаритного семейства: жена и дочка лет пяти.

Вадим Леонидович был костляв, долговяз, с ярко-черными, зализанными волосами и крупными, как у Микки-Мауса, залысинами. Он постоянно улыбался, жестикулировал и смотрелся очень ушлым, а ушлый человек, по идее, не должен был бы интересоваться моей квартирой.

Вместо жены и белокурой дочки Колесов взял приятеля по имени Алик — Вадим Леонидович его представил и сразу же рассыпался горохом в дробных извинениях: дескать, сам нагрянул и еще сослуживца привел. Вроде этот Алик — субъект с красным, как солнечный ожог, лицом — любезно подвез Вадима Леонидовича на своей машине. Алик, запихнув кулаки в карманы кожаного пиджака, стоял на одном месте, пружинисто покачивался туда-сюда, словно кресло-качалка, с пятки на носок, и лишь однажды попросил воды.

Вадим Леонидович прытко, как паук, обежал гостиную, мельком заглянул на кухню, и вскоре из дядиной спальни раздался его радостный крик:

— Алик, Алик, иди скорее сюда!

— Что там такое? — буркнул хмурый Алик, но тем не менее подошел на зов.

Колесов, стоя перед этажеркой, восторженно листал какую-то книгу:

— Ну надо же, а?!

Он встретился глазами с Аликом, и тот кашлянул.

— «Тихие травы»!.. Читали?! — Колесов впился в меня внимательным цепким взглядом.

— Нет, — сухо ответил я. Эта беготня Колесова и пустые выклики мне порядком надоели. — Стоит прочесть?

— Не думаю, — он заулыбался. — Книжонка — чепуха. Просто у меня с ней связано одно романтическое воспоминание, словами не передать. Коктебель, море… Вот, Алик знает. Если захотите, расскажу…