Библиотекарь

Кольцова не держала в голове сюжеты рукописей, потому что никогда не вдумывалась в текст, — это значительно тормозило работу. Кольцова открыла Громова из сентиментальных побуждений. В те далекие вечера у нее протекал бурный роман с мужем сослуживицы. Любовник прибегал к ней домой, пил чай и ждал, пока Кольцова, давно взмокшая от страсти, ради стыдливой формальности выстучит пару абзацев, а затем отдастся прямо возле рабочего стола. Любовник всегда брал ее сзади, Кольцова, опершись руками о стол, смотрела, как подрагивает от проникающих движений заправленный в машинку лист с неразборчивым смыслом. В миг высшего удовольствия она беспамятно стучала пальцами по клавишам, оставляя на бумаге буквенный шифр своего оргазма, а любовник нежно целовал ее в затылок. Испорченный страстью лист приходилось перепечатывать.

И вот, спустя двадцать лет она взялась за книгу Громова, овеянную таким чувственным флером. Она читала, и оживали далекие эпизоды минувшей жизни. Действие Книги проявилось в виде сильнейшего экстаза. Кольцова быстро уловила закономерность прочтения и удовольствия, после чего поделилась открытием с лучшей подругой. Понятно, что через какой-то срок вокруг Кольцовой образовалась читальня, в которую и вошел дядя Максим — Кольцова пожалела спившегося до грузчика интеллигентного человека. Кроме того, дядя Максим внешне походил на ее бывшего возлюбленного.

Кольцова погибла, став жертвой нападения моховских старух, Книга была похищена, и случилось это накануне битвы под Невербино. Читальня приняла участие в сражении, дядя Максим проявил в бою большой героизм. На Совете именно он настоял на том, чтобы все читальни, лишившиеся Книг из-за козней Моховой, получили замену.

Вместо утраченной Книги Радости широнинская читальня благодаря дяде Максиму получила Книгу Памяти и была освобождена от налогов по невербинской льготе. Формально Книга принадлежала дяде Максиму, и вот по праву крови я вроде как унаследовал должность библиотекаря…

— Алексей! Маргарита Тихоновна! — крикнул Денис. — Можно ехать!

— Спасибо, мы сейчас, — отозвалась Маргарита Тихоновна. Она смерила меня внимательным, чуть насмешливым взглядом: — Что ты молчишь, Алеша? Не веришь?

Это не походило на естественное грубоватое панибратство Сухарева или возрастное равноправие Дениса Луциса, приветливо тыкающего ровеснику. Тут таилось нечто другое. Меня настоятельно пытались во что-то посвятить, каждую секунду норовили против моей воли хлопнуть по плечу ритуальным мечом, чтобы судить как своего и по своим правилам. Нужно было оставаться предельно осторожным и косвенно не подставить плечо.

— Сложно сразу ответить, — рассудительно начал я. — Информация такая необычная, и… Но я вам верю, да…

Маргарита Тихоновна вздохнула:

— Соглашаешься только от страха. Боишься, наверное, что сумасшедшая тетка вспылит и ткнет в горло спицей?

На этих словах я покрылся липким, словно мед, потом.

Маргарита Тихоновна продолжала:

— Ты извини, Алеша, мое тыканье, нас все равно пока никто не слышит, мне кажется, так проще, доверительнее… Ты никогда не задумывался, почему апостолы предали Учителя, а затем без страха умерли мученической смертью? Вначале они должны были верить и не смогли, а после Его воскресения они не верили, а знали. Это большая разница. И я тоже не призываю тебя верить мне. Очень скоро ты, если захочешь, будешь знать, как Денис, Таня, Саша, Пал Палыч, Игорь Валерьевич… Чувствуешь, я тебя все подводила ко второй моей просьбе. Алексей, я пообещала, никто тебя не будет неволить. Слово мы держим. Нам от тебя ничего не нужно, мы просто любили и уважали Максима Даниловича, нашего друга и библиотекаря. Нам бы хотелось, чтобы ты вынес окончательное решение, когда прочтешь Книгу. Это вторая просьба…

Я безропотно согласился.

— Наговорились? — приветливо спросила нас Таня.

— Да, — сказала Маргарита Тихоновна, — провела ликбез. Надо было Алекся по многим вопросам просветить.

— Он парень способный, — похвалил меня Игорь Валерьевич, — быстро разберется.

Страх мой к тому времени почти выбился из сил, выдохся. Я был ко всему равнодушен. Меня не интересовали ни прибаутки Сухарева, ни добрые глаза Тани, ни рассказ Оглоблина, как он лет тридцать назад в Казахстане, будучи еще воспитанником детдома, ловил в реке сазанов: «Они выплывали на мелководье, наполовину высовывались, чтобы полакомиться молодой травкой, — чисто поросята. А я их палкой лупил…»

Мы подъехали к дому дяди Максима, Маргарита Тихоновна пожелала нам спокойного сна и попросила не полуночничать, потому что завтра понадобятся силы.

Я-то надеялся, меня хоть по возвращении оставят в покое. Этого не произошло. За мной поднялись Сухарев, Луцис и Кручина — сторожить или охранять. Впрочем, все были предупредительны и вежливы. Чувствовалось, в квартире дяди Максима эти люди как дома. Пока Саша расторопно готовил ужин — яичницу из десятка яиц, — Денис и Игорь Валерьевич вели малопонятные разговоры.