Бич Божий

Для Маркиана, ставшего патрикием всего-то несколько месяцев назад, наступили горячие деньки. Он добился неслыханного возвышения, ибо почти официально был признан мужем сиятельной Пелагеи. Во всяком случае, он открыто поселился в ее покоях, к удивлению Феодосия.

– На все воля Божья, – отозвалась Пелагея на вопрос брата и больше к этой теме не возвращалась.

А божественному Феодосию, потерявшему в одночасье жену и империю, стало, похоже, все равно, как устаивают свои дела его родные и близкие.

Константинопольские патрикии, встретившие поначалу возвышение плебея гулом недовольства, вскоре примолкли, оглушенные неслыханным в истории империи поражением. Кому какое дело, в конце концов, с кем спит сиятельная Пелагея, если совсем скоро все византийские матроны и простолюдинки станут наложницами гуннов, этих жутких и ликом и душой выходцев из ада.

– Нам нужно вовлечь гуннов в переговоры, – настаивал комит финансов Хрисафий, толстый евнух с круглыми совиными глазами.

Сиятельная Пелагея терпеть его не могла и наверняка бы отправила в изгнание, если бы не свалившаяся на империю беда. Для сведения личных счетов время сейчас было не самым подходящим. Это, между прочим, понимали и магистр двора Евтапий, и его «сынок» Маркиан, и магистр пехоты Аспар, а потому они не просто терпели коварного комита финансов, но даже готовы были выслушать его совет. Совет, впрочем, оказался не слишком удачным. Каган Аттила, ставший, по сути, полным хозяином империи, не торопился заключать не только мир, но даже перемирие с поверженными врагами.

– Я не вижу иного пути, как только обратиться за помощью к божественному Валентиниану, – вздохнул Аспар и зло скосил глаза на своего бывшего секретаря, сидевшего ныне по правую руку от Пелагеи.

– Валентиниан не настолько глуп, чтобы таскать для нас каштаны из огня, – криво усмехнулся Хрисафий.

– Зато он зять божественного Феодосия, – напомнил Аспар, – и в нынешней ситуации было бы правильно именно его объявить наследником императора Византии. Только объединив Запад и Восток, мы способны будем противостоять варварам.

Предложение магистра пехоты было разумным, но его осуществление ставило крест на честолюбивых замыслах патрикия Маркиана, о которых догадывались все чиновники, собравшиеся в покоях сиятельной Пелагеи. Аспар и Хрисафий были бы просто счастливы, если бы этот выскочка канул в небытие навечно, но вслух они свои пожелания не произносили, боясь обидеть сестру императора. Оба сейчас отлично понимали, что во многом судьба Маркиана зависит от магистра двора Евтапия, с помощью которого бывший нотарий вознесся до неслыханных высот. И надо отдать должное хитроумному евнуху, он не разочаровал высших сановников Византии, поставив интересы империи выше своих собственных чаяний.

– Я согласен с сиятельным Аспаром, – произнес Евтапий негромко, – хотя и не уверен, что божественный Валентиниан ринется нам на помощь в нынешней сложной ситуации.

– Даже если Рим не даст нам легионов, но произнесет веское слово в защиту Константинополя, то это сделает сговорчивым кагана Аттилу, – не согласился с магистром двора Хрисафий. – Я бы послал в Медиолан для переговоров сиятельного Аспара, но он нужен нам здесь, в Константинополе, на случай, если гунны решатся на штурм. Поэтому обращаю внимание сиятельной Пелагеи на дукса Марпиалия – он красноречив, знает ситуацию и, надеюсь, сумеет склонить Плацидию и Валентиниана к союзу с Византией.

Марпиалий был выдвиженцем императрицы Евдокии, ныне изгнанной в далекий Иерусалим. К сожалению, он не проявил ни ума, ни доблести в противоборстве с гуннами, зато являлся ярым врагом патрикия Маркиана и вслух неоднократно называл его выскочкой. Не приходилось сомневаться, что дукс Фракии вылезет из кожи, но сделает все от него зависящее, чтобы похоронить надежды Маркиана на императорскую власть. Конечно, сиятельная Пелагея могла одним мановением руки разрушить планы заговорщиков в отношении собственного мужа, но сестра божественного Феодосия не торопилась с окончательным решением. Из чего сановники заключили, что слухи о горячей любви немолодой Пелагеи к бывшему нотарию сильно преувеличены. Косвенно их сомнения подтверждались тем, что до сих пор о браке Пелагеи и Маркиана не было объявлено официально, следовательно, все еще можно было отыграть назад. Скажем, в случае смерти Маркиана или его внезапного исчезновения. И, уж разумеется, лучше всех это понимал сам новоявленный патрикий. Видимо, именно поэтому он не стал дожидаться решения Пелагеи и предложил себя в качестве спутника высокородного Марпиалия. Ход был настолько неожиданным, что Аспар с Хрисафием не сразу нашлись с ответом. Их опередила сиятельная Пелагея:

– Что ж, патрикии, если это ваше общее мнение, значит, быть посему.