Бич Божий

— Отче, есть в чём раскаяться... Ярополк мне не мил. Он хотя и достойный юноша, но люблю я другого. Думаю о нём и переживаю...

— Кто же это? — спросил священнослужитель.

Чуточку замявшись, девочка ответила:

— Милонег.

— А, из наших... Я-то, грешным делом, подумал, что ещё из твоей жизни в монастыре...

— Что вы, отче, как можно!

— А была ли ты, дочь моя, с Милонегом близка?

— Да, два раза. Первый раз мы поцеловались в Переяславце, а второй — на подходе к Киеву.

— Целовались только?

— О, не больше!

Пастырь улыбнулся:

— Ну тогда не страшно, грех твой не велик. Бог тебя простит.

— О, благодарю! — и она прижалась губами к его руке.

— А других не имеешь каких богомерзких дел?

— Больше никаких, клянусь, отче!

— Хорошо. Выйдешь замуж за Ярополка — после брачной ночи выкупайся в реке, скверну смой с себя, а потом поставь свечку Деве Марии, Пресвятой Богородице нашей. Ничего, на Страшном суде Иисус Христос, Бог даст, не станет тебя карать за союз с язычником, — и отец Григорий дал ей вкусить от хлеба и вина, сняв грехи и благословив на праведные дела.

* * *

...В это время Добрыня умывался в одной из клетей княжьего дворца, где уснул, допоздна пируя с несколькими гридями. Окончание вечера он помнил с трудом: голова гудела, а во рту была выгребная яма. Поливал ему из кувшина белобрысый холопчик, поражённо смотревший, как катаются у Добрыни на плечах и на шее живописные мускулы. Воевода кряхтел, брызгался и крякал. Принял от холопчика полотенце, тёр лицо и грудь. Мокрые пшеничные волосы завивались на лбу у него колечками.

Приоткрылась дверь, и Добрыня увидел Претича. Косо падавший из оконца свет представлял черниговца совершенной дворнягой: патлы седые — как висячие уши, щёки дряблые, губы — брылы, и глаза побитого существа.

— Вот где ты, — оживился Претич, показав при разговоре зубы жёлтые и неровные, как опята, выросшие на пне. — Я тебя ищу по всему дворцу.

Отдав полотенце холопчику, брат Малуши отослал слугу и затем натянул рубаху на голое тело. Вежливо сказал:

— Что ж, присядем. Слушаю тебя.

— Надо потолковать, Добрынюшка, — брылами-губами затряс Претич. — Как-никак не чужие мы. Я тебя за сына считаю. И прошу поэтому по-отечески: помирись-ка, пожалуйста, с моей Несмеяной. Плакала вчерась. Упрекала тебя, сердешная: все дружинники домой воротились, жён своих милуют, только я одна, как соломенная вдова, дескать, бобылюю. И то правда: ты домой ночевать не явился, будто нет у тебя жены, будто холостой. Я, конечно, знаю: Несмеянин-то норов — не подарок, баба своенравная, в мать пошла, мне от той, покойницы, доставалось шибко. Но коль скоро уж вы обвенчаны — объезжали дуб и озеро, клялись Ладе и Леле, — надо вместе жить, как от века завещано. Внука мне родить. Чай, не девочка уже Несмеяна — тридцать пять годков. Скоро поздно будет. Надо бы поспеть, пока молодые.

Зять его вздохнул:

— Я обиделся на жену за её ненависть к Неждане. Нешто дочь моя в чём-то виновата? Я привёз Неждану из Овруча, после смерти Белянки, поселил у себя в дому. Что тут началось! Вечные придирки, разные уколы — ешь неправильно, говоришь неправильно, моешься неправильно. Слёзы, крики... Мне пришлось дочку увезти. Разве что дело? Если любишь меня, то люби и моих детей; а тем более, боги нам не дали детушек совместных.

Претич рассудил:

— Правильно считаешь. Я уж говорит Несмеяне. Дескать, выбирай: или норов твой, или муж. Коли муж — сдерживай себя, уступай, не лезь. Вроде согласилась. Ты не гневайся, Добрынюшка, отнесись к бабе с пониманием. У неё от бездетности злость внутри играет. Понесёт ребёночка — сразу помягчеет.

Брат Малуши нехотя сказал:

— Ладно, я попробую... Пусть она готовится: вместе пойдём на праздник. Будет паинькой — ворочусь домой.

Радостный черниговец хлопнул в ладони:

— Молодец, зятёк! Милые бранятся — только тешатся. Побегу скажу Несмеяне: то-то будет рада, лучшие наряды наденет, кичку расписную, рясны, гривны, обручи и перстни. В грязь лицом не ударит перед народом. Дай тебя поцелую, добрый.

Тесть и зять по-родному облобызались. После ухода Претича сын древлянского князя Мала вытер щёку, сплюнул на пол и проговорил, к самому себе адресуясь:

— Потерплю чуток. Посажу Владимира на стол — буду поступать, как душе угодно... Несмеяна — что ж? Сына мне родит — всё тогда прощу.

* * *

...Между тем приготовления к свадьбе шли уже полным ходом. Весь обряд венчания полагалось совершить до полудня: «чтоб семья в гору шла». Выбранные заранее девушки из боярских семей были назначены дружками невесты. Встретив Анастасию после церкви, повели для омовения в баню. Там её раздели и натёрли золой (мыла ещё не знали), тёплой и холодной водой облили, причитая при этом:

— Мылася — испугалася, чисто вся растерялася... Потеряешь ты, молода, да из косы алу ленточку, да свою дивью ту красу-красоточку...

А в предбаннике уже ждала тётка Ратша, исполнявшая обязанности свахи. Усадив Анастасию на лавку, расчесала ей волосы, заплела в косу красную шёлковую ленту. Дружки облачили невесту в белую рубашку, а затем подошли с понёвой — юбкой — и, раскрыв её, стали голосить: