Бич Божий

Караван Добрыни плыл речным путём «из греков в варяги»: по Днепру и Березине, волоком — в приток Дисны (там, в районе Крулевщины, по земле — не более версты), а по Дисне — в Западную Двину. Снова волоком — в Ловать (около Межи), а из Ловати — в Ильмень, из Ильменя — в Волхов и в Новгород. Двигались две недели. Если не считать смерти одного из дружинников, угодившего под ладью во время первого перехода по суше (зазевался и был раздавлен), и довольно приличной бури, разразившейся при входе в Ильмень (ветром сломало мачту в грузовой ладье, где везли лошадей и снедь), всё прошло относительно спокойно. Даже весело. Богомил рассказывал страшные истории о подводном ящере, якобы живущем в Волхове и предпочитавшем лакомиться маленькими детьми, а Добрыня пел под гусли самые любимые свои песни. Несмеяна пребывала в добронравном расположении духа, не ворчала, не придиралась и вообще вела себя удивительно приветливо.

Новгород открывался с Волхова бесконечными постройками из брёвен, но не столь высокими, как в Киеве, а приземистыми и строгими. Киев поражал золотыми крышами, голубятнями, теремами, Новгород — причудливостью деревянной резьбы, основательностью и крепостью. Справа располагалась Торговая сторона — там преобладали кварталы купцов и простых людей; Вечевая площадь была и гостиный двор. Основное население составляли ильменские славяне. Слева жили кривичи, чудь и меря, высились хоромы — городок-детинец, созданный самим Рюриком. В дохристианские времена эта сторона называлась Чудинской, а потом, после возведения храма Святой Софии, — Софийской. Если в Киеве было населения тысяч пятьдесят, не меньше, то в пределах Нового города — десять-двадцать. Кстати, «Новым» его озаглавили по сравнению с Ладогой, наречённой отныне «Старой».

В рюриковом детинце жил посадник Остромир. Он не занимал княжьего дворца, а отстроил себе другой — скромный, но добротный. После смерти посадника там по-прежнему находилась его родня — дочка Верхослава с внуком Улебом. Дочка была вдовой: муж её, сотский Ратибор, утонул в Ильмени года три назад.

Верхослава с челядью вышла встречать княжий поезд: поднесла хлеб-соль, поклонилась в пояс и произнесла приветственные слова. Было ей лет примерно тридцать: статная, высокая — на голову выше Добрыни, с выдающейся грудью и большими неженскими руками. Серые глаза глядели спокойно. А пунцовые губы выглядели сочно, будто зёрнышки спелого граната.

Несмеяна зыркнула на супруга: тот смотрел на дочь Остромира недвусмысленным взором. Сердце заныло от ревности.

Ключницей во дворце была Жива — добрая толстуха неопределённого возраста. Говорила она без умолку, княжича водя по покоям. Вслед за ними двигался Асмуд, шевелил кустистыми своими бровями, изучал, в порядке ли одрина, помещение для занятий, туалетная комната с горшком.

— Это клеть господина наставника, — продолжала ключница, открывая двери. — Светлая, красивая. Простыни заморского полотна. Подшивала собственноручно. Коли будет холодно, то имеется одеялко — шерстяное, варяжское. Свечи сальные в этом коробе. Из окна вид на Волхов, но уступ стены не даёт ветру залетать, и в любую погоду в клети хорошо. Что ещё желаешь, господин Асмуд?

— Сколько лет тебе, Жива? — обратился учитель к ней.

— Сколько есть — все мои, — прыснула она.

— Замужем? Одна?

— Одинокие мы: проживали с сестрицей, одинокой тоже, но она преставилась прошлой осенью. Весь дворец на мне оказался. Ничего, справляемся.

— Квас имеется в погребе?

— Как же, как же: из смородины, из ревеня, из морошки, из клюквы и из яблок тож. Оченно вкусные, пробу сама снимала.

— Распорядись, пожалуйста, пусть принесут из яблок.

Через день пошли прогуляться: княжич, Добрыня и Богомил под охраной нескольких дружинников. Осмотрели Гончарный конец — мастерские с глиняной утварью по дворам; по мосту через Волхов перешли, обогнули Плотницкий конец, Вечевую площадь. Из домов выбегали люди — все хотели видеть маленького князя, шапки с голов снимали, кланялись приветливо. Те, что побойчее, обращались к Богомилу с вопросами. Дескать, как же теперь окажется: если правит князь — не отменят ли вече? Волхв разъяснял: князь — блюститель порядка и согласия между общинами, он судья и военный командир вместе с тысяцким и посадником. Но верховная власть остаётся за вече, в ведении которого — и война, и мир, и размеры податей. Вече главнее князя: может его сместить. Князь на вече присутствует, но голосовать не имеет права... Люди кланялись удовлетворённо: новгородская вольница им была дороже всего.

Подошли к дому Соловья: толстые ворота тесовые и высокий забор. На крыльце встретила жена Доброгнева, дочь Божена и сын Божата. Дочке было года четыре, и она смотрела набычившись, нижнюю надув губку.

— Познакомься, княже, — наклонился к Владимиру Богомил, — это сын мой, Божата. Старше тебя на лето. Он толковый мальчик. Будет хорошо, если вы подружитесь.