Читаем Бич Божий полностью

— Ну попробуй, вздуй. Это князь Владимир. Если тронешь его хоть пальцем, твой отец Угоняй всыплет тебе по первое число.

Тот расхохотался:

— Ошибаешься, моль задохлая. Тятя мой киевлян не любит. А тем более из холопов. Разве это князь?

Не успел Мизяк закрыть рот, как Божата двинул ему ногой по коленке. Волчий Хвост завыл и согнулся. А Владимир сорвал с него шапку, бросил наземь и вдавил в глину каблуком. Но сынок Угоняя был не робкого десятка. Быстро придя в себя, он набросился на мальчишек и, схватив за шиворот того и другого, начал лбами сталкивать и пинать ногами. Но Божате удалось вырваться, он повис на Волчьем Хвосте, укусил за ухо и боднул в плечо головой. Рухнувший Мизяк навалился на маленького князя, продолжая тузить его кулаками. Ком из трёх мальчишек покатился по берегу, фыркая, сопя и рыча проклятия. Эта схватка могла бы кончиться не так скоро, если бы не пара дружинников, выбежавших из ворот детинца. Драчунов разняли, отвели во дворец и поставили перед Асмудом. Тог сурово глядел на троицу — грязную, лохматую, в порванной одежде, с исцарапанными лицами.

— Ну, — сурово спросил учитель, — кто из вас начал драку?

Мальчики молчали.

— Отвечай, Владимире.

— Это наше дело, — глядя исподлобья, отозвался князь. — С кем хочу, с тем и бьюсь. Я тут самый главный!

— Главный — да, — Асмуд пошевелил бровями. — Ты отец новгородским жителям. Праведный судья, командир народного ополчения. И обязан быть примером во всём. Потому как спрос с тебя больше, чем с других.

— Драку начал я, — произнёс Божата. — Я ударил первым. И вообще, из-за меня князь попал на берег. Я его провёл.

— Что ж, тогда в наказание отлучаю тебя от наших занятий до конца недели, — заявил наставник. — А Владимиру предстоит разговор с Добрыней. Пусть решает дядя... Ну а ты, — обратился он к Волчьему Хвосту, — невиновен, значит?

Отпрыск Угоняя смотрел в пол, вытирая кровь, тёкшую из уха, прокушенного Божатой, шморгал носом.

— Коли невиновен, ступай. Мы тебя не держим.

Волчий Хвост подтянул порты и ушёл, не сказав даже «до свиданья». Но спустя два дня встретился Божате на улице.

— Слушай, эй, — обратился Мизяк, подходя к сыну Богомила. — Да не бойся ты! Больше бить не стану.

— Я и не боюсь.

— Ладно, ладно. Если честно, я не ожидал, что вы не выдадите меня деду. Попроси от меня прощения у Владимира.

— Вот ещё чего не хватало. Хочешь — сам проси. Приходи во дворец. Помогу пройти.

— Нет, нельзя. Вдруг отец проведает? Уши надерёт.

— Ну, тогда не знаю. Дело не моё.

— Хорошо, подумаю. Может, и зайду. Видно будет.


* * *


А в канун 8 ноября (или грудня, по-древнему), в дни богини Макоши-Берегини (в аккурат после дня рождения маленького князя), посетили Новгород именитые обитатели Старой Ладоги: Олаф Трюгвассон и его семья. Викинги приплыли на прекрасной ладье, с десятью гребцами — дюжими норвежцами, состоявшими в услужении конунга; в бархатной одежде и плащах, подбитых соболиным мехом. Девочка была в коричневой шапочке и коричневых изящных сапожках, вышитых серебряной ниткой. Но Владимиру дочка Олафа не слишком понравилась — больно уж похожа была на куклу, и в глазах — никаких эмоций. На два года моложе, маленькая Малфрида для него казалась неинтересной.

В честь гостей пировали в гриднице. Обсудили политические вопросы, в том числе — обручение детей.

— Как ты, княже? — усмехнулся Добрыня, глядя на племянника.

Тот сидел насупленный, переносица — в мелких складках.

— Что молчишь? Дашь своё согласие?

— Нет, не дам, — выдавил из себя ребёнок.

— Объясни, пожалуй.

— Не хочу — и всё! — и в его глазах промелькнула злоба.

— Это не ответ, — дядя покачал головой. — Расскажи, что тебя смущает. Может, мы поймём и тогда оценим.

Мальчик ёрзал на стуле, не решаясь произнести. Но потом сказал:

— Мне мила другая!

Все невольно заулыбались.

— И не смейте смеяться! — закричал Владимир. — Всё обговорено. Вырастем — поженимся!

Обстановку разрядила Торгерда. Говорила она по-русски лучше Олафа.

— Кто избранница твоя, юный князь? — обратилась она к парнишке. — Если не секрет?

После паузы тот ответил:

— Дочь Добрыни, Неждана, — и залился краской.

Все взглянули на воеводу. У богатыря вытянулись губы:

— Я не знал. Вот те на! — хлопнул себя по коленям Добрыня. А подумав, заметил: — Как родитель, не могу вас благословить.

— Почему? — изумился князь.

— Я бы мог сказать, как и ты сказал: «Не хочу — и всё!» Но, в отличие от тебя, я скрывать не стану: мне важнее твой союз с дочкой Трюгвассона. Это укрепит наши с тобой позиции. Или ты не хочешь стать великим князем всея Руси?

Глядя в стол, побеждённый Владимир проговорил:

— Хочу.

— А тогда обручись с Малфридой.

Слёзы потекли из глаз мальчика. Ненавидя себя, он схватил платок, вытер мокрое лицо и, по-прежнему не глядя ни на кого, всячески пытаясь подавить спазмы, шедшие из горла, от чего голос прерывался бульканьем и хрипом, сокрушённо пробормотал:

— Обручусь, изволь...

Неожиданно Малфрида произнесла:

— А реветь начнёшь — я сама за тебя не пойду, понятно?

Гости покатились со смеха. Даже юный князь криво улыбнулся сквозь слёзы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза