— Но зато лучше укреплён. Выдержит вполне многомесячную осаду. А тем временем Вовк придёт на помощь. Да ещё, не дай Бог, возвратится Святослав! Нет, любезный тёзка, надо начинать с Переяславца. А затем оставшихся русских мы запрём в Доростоле. Голодом уморим и жаждой, изведём атаками. Быстренько сдадутся.
Византиец задумался. Серое его лицо, на котором не росли волосы, было морщинисто и болезненно. Глубоко посаженные глаза излучали отрицательную энергию. Вечно влажные губы выгибались вперёд, как у негра. Царь старался не смотреть на посланца Константинополя: вид скопца был довольно мерзок.
— Да, согласен, — подытожил евнух. — Мы пойдём на Переяславец. Выступим немедленно. Калокир нужен мне живьём. В клетке, как животное, привезу его василевсу Убивать мы патрикия вряд ли станем. Это было бы лёгкой карой за его предательство.
Царь невольно вздрогнул. «Господи, — подумал монарх, — с кем приходится сотрудничать, дабы отстоян, свободу Болгарии!» Он не понимал, что высоких целей невозможно достичь низменными средствами.
План внезапного нападения на Переяславец евнух выполнил отменно. Он ударил с юго-востока — с неожиданной стороны, чем посеял панику в русском войске. Подготовиться к ответному бою не было возможности. Византийцы лезли на стены города по специально заготовленным лестницам. Разобрали брёвна. И в образовавшийся проём проскакала конница. Завязались уличные бои.
— В Доростол! — кричал Калокир, бегая по княжьему дворцу в развевающейся мантии. — Надо уходить в Доростол!
— Я людей не брошу, — Вовк уже в кольчуге и шлеме залезал на коня. — Бьёмся до последнего.
— Идиот! — потрясал кулаками патрикий. — Ты уложишь тысячу; ничего не достигнув. Преимущество на их стороне. Надо отступить. Погрузить оставшихся на ладьи и подняться вверх по Дунаю — до Доростола. Мы спасём дружину. И соединимся с людьми Свенельда. Сгруппируемся — и тогда ударим. Надо проиграть, а потом сквитаться.
Вовк, гарцуя, ответил:
— Ты неправ, неправ. Сил пока достаточно. Уходи один. Мы тебя прикроем. Доберись до Свенельда, пусть идёт к нам на выручку. Длительную осаду мы, конечно, не выдержим.
И, взмахнув рукой, поскакал в сторону воюющих.
Положение было критическое. Часть стены горела. Трупы лошадей и людей в лужах крови валялись. Рядом бились ещё живые, молотя друг друга палицами и саблями. Стрелы свистели в воздухе. Раздавались крики, ругательства, стоны, ржанье. Вовк повёл дружину в контрнаступление, но оно захлебнулось, напоровшись на свежие силы неприятеля. И несдобровать бы русским, если бы не спасение, неожиданно пришедшее от самих переяславцев. Вдруг на улице появился полк во главе с православным священником, отцом Нифонтом. Он шёл с вдохновенным лицом, в руке — меч, на груди — медный крест, а в глазах — отвага.
— Братья и сёстры! — говорил по-болгарски. — Город не сдадим! Святослав, конечно, язычник, но ведь наших, славянских, кровей. С ними трудно, но можно жить. Греки же хотя и христиане, но болгар ненавидят. Обращают в рабство. Царь заключил с ними мир из корысти, но не ведает, что, расправившись с русскими, греки и его уничтожат, сделают Болгарию собственной провинцией Братья и сёстры! Защитим свою независимость! Не потерпим позор от ромейских разбойников!
А в полку действительно были не только мужчины, но и женщины. Дрались переяславцы отчаянно. Русские, воспрянув, бросились на врага с новой силой. Полчаса — и всё было кончено. Греки дрогнули, а затем побежали. Общими усилиями быстро удалось погасить пожар и восстановить разобранную стену. Город хотя и был окружён, но не сдался.
Вовка ранили в шею. Травма была не смертельная, но кровавая, неприятная. Он с усилием слез с коня, с головы стащил шлем, вытер пот со лба, грязь и кровь размазав. Подошёл к священнику, обнял его за плечи и сказал по-болгарски:
— Нифонт, благодарен тебе, как брату. Если бы не ты, если бы не жители, нам бы не выстоять, правду говорю. Святослав тебя не забудет.
Молодой священнослужитель улыбнулся непринуждённо:
— Мы иначе поступить не могли. За себя сражались, за Родину. За детей болгарских — чтобы выросли свободно и весело, а не сделались наложницами ромеев и скопцами в их монастырях. Сделали дело, угодное Иисусу.
Вовк, держась за рану, сел на камень. Как и Претич, его отец, походил на дворнягу, только более молодую, кудлатую. Обратился к Нифонту:
— Распорядись, пожалуйста: выставить дозор, мёртвых сжечь либо похоронить и собрать оружие. Надо приготовиться к новому натиску. Я пойду подлечусь, рану перевяжу и вернусь обратно.