Бич Божий. Книга 1. Полумесяц и крест

—…Да, хватит сидеть, как мыши! — поддержал его другой хан, с чувством врезав кулаком с перстнями по столу. — Купцы с Кара Базара[5] уже стонут от нехватки товара. С начала года у меня уже с десяток вестников было. На коленях умоляют продать десятка три-четыре белокожих и светловолосых девок. А где их взять⁈ — от переживаний он еще раз хрястнул по столу, заставляя подпрыгивать кружки и плошки. — Так скоро нам придется обрядиться в рубище и посыпать голову пеплом. Залазить же придется на кривоногих образин с побережья… Ты как смотришь на меня⁈ — вдруг заревел хан на одну из женщин-подавальщиц, которая гневно сверкнула глазами из под покрывала на голове. — Плетей захотела⁈ Совсем тебя муж не учит, что нельзя так на уважаемых гостей смотреть. Хозяин⁈ Лучше следи за своими женщинами. Иначе мне самому придется помочь тебе в этом. Ха-ха-ха, — громко заржал он, криво подмигнув застывшей столбом женщине. — Иди прочь… и скажи спасибо, что я сегодня в хорошем настроении. Я ведь могу и…

Он еще долго рассказывал соседям о том, как учит послушанию своих и чужих женщин. Смачно иллюстрируя свой рассказ характерными жестами, хан то и дело принимался ржать. Наконец, после очередного глотка вина он завалился набок и, пуская слюну, захрапел.

… Брали слово и простые горцы. Они желали имаму Шамилю долгих и долгих лет жизни, крепкого здоровья, воинской удачи, сильных и крепких сыновей, красивых дочерей. Многие подходили прикоснуться к его одеянию, веря, что это принесет им удачу в делах. Спрашивали совета в том, что их беспокоило. Получив ответ, мюриды тут же с благоговением уходили, чтобы уступить очередь другому просителю.

Ближе к вечеру, когда веселье только начало разгораться, Ринат почувствовал усталость. Решил перевести дух и немного посидеть в тишине и одиночестве. Успокаивающе кивнув своим спутникам, он неторопливо встал со своего места и, стараясь не привлекать к себе внимания со стороны веселящихся, шагнул в темноту двора. Здесь в паре десятков шагов от освещенной факелами и кострами площадки нашлось укромное местечко прямо под раскидистым грецким орехом.

— Уф, лепота, — вырвалось, едва прислонился спиной к стволу дерева и с наслаждением вытянул ноги. — Объелся, спасу никакого нет…

Его взгляд лениво гулял по двору. Привыкнув к темноте, глаза различали силуэты низеньких построек, большую кучу дров чуть в стороне, кусок полуразобранной стены.

— А это у нас тут еще кто? — вдруг у проема в стене он заметил странную фигуру, крадущуюся к дальнему концу стола; сюда кидали съестные остатки собакам. — Как бы не убивец какой-нибудь за кровником пришел…

Богатая фантазия и знание местных обычаев тут же нарисовали ему жуткую картину — кровожадно скалящего бородатого горца в мохнатой бурке, замахивающегося здоровенным кинжалом. От вспрыснувшегося в кровь адреналина Ринат едва не затрясся. Вот-вот могло произойти такое, что и в кошмаре не присниться.

Парень моментально вскочил с насиженного места и «скользнул» в сторону угрозы. Правая рука нащупывала рукоять кинжала, начиная вытаскивать его из ножен. Оставалось сделать несколько шагов и, схватив незнакомца за рукав, вонзить ему клином в бок. Какого же было его удивление, когда в темной фигуре Ринат опознал щуплого мальчишку.

— Мать твою, киллер недоделанный, — в сердцах пробормотал он, хватая и таща отчаянно упиравшегося подростка. — Б…ь, укусил. Звереныш… Успокойся, ничего тебе не будет, — встряхнул маленькое тельце так, что у того клацнули зубы.

Усадив притихшего мальчишку на завалинку, Ринат начал его рассматривать. Даже в полумраке было хорошо заметно, насколько сильно тот истощен. Натуральный мешок костей и жил. Босой, ступни ног почти черные от грязи. Пальцы рук покрыты цыпками и ранками.

На одежду незадачливого бандита тоже было без слез не взглянуть. Какие-то ветхие холщовые порты, едва не расползающиеся на теле мальчишки.Рубаха неопределенного цвета с прорехами, через которые виднелись впалый живот и выпирающие ребра. Торчавшие в разные стороны грязные спутанные волосы дополняли трагичный образ маленького бродяжки.

— Ну, б…ь, — Ринату сразу даже сказать нечего было. — Малы[6], ты кто?