Бич Божий. Книга 1. Полумесяц и крест

Ранним утром началось претворение другой части его плана. Ринат лично отобрал два десятка горцев с луженными глотками, обладавшими исключительно громкими голосами. Они должны были стать его секретным оружием в информационной войне, в течение дня выкрикивая под стенами крепости кучу правдоподной лжи о хане Джаваде. Ему было несложно состряпать с десяток подобных заготовок, в которых Джавад обвинялся в самых несусветных грехах — от тайного союза с русскими и до содомии. Ринат готов был поклясться, что такой неимоверной богатый человек, как Джавад, наверняка в чем-то был замешан. Вряд ли этот пресыщенной жизнью человек, бывший и Богом для жителей целой местности, не совершил какой-нибудь мерзости. Обязательно было нечто…

-…Правоверные жители, бойтесь повторения судьбы Лотта, ибо ваш хан возлежит с мужчинами, как с женщинами! — как умалишенные начали в унисон орать мои глашатаи, выдавая первый и один из самых убойных аргументов. — Сказано пророком Мухаммадом, да благословит Его Всевышний и приветствует: да будет проклятие Аллаха тому, кто совершил деяние народа Лута!

Накричавшись до хрипоты, один глашатай уходил с импровизированной сцен отдыхать и пить теплое козье молоко, восстанавливая силы и готовясь к новому выходу. На его место вставал другой глашатай, рассказывающей уже о другом прегрешении хана Джавада.

-…Не вам не знать, что худшего мусульманина, чем хан Джавад, — громогласно ревел новый глашатай, вываливая на жителей селения очередную порцию гадостей. — Разве добр он к своему брату по вере? Разве истов он в молитвах и посте? Полны грехов и скверны его деяния! Он сребролюб, не выдержан в плотских утехах, охоч до запретного Всевышним пития…

От столь невиданной здесь информационной атаки противник, по всей видимости, опешил. Больше часа пришлось ждать его реакции, последовавшей довольно неожиданно. Сначала из-за стен раздался разъяренный вопль. На крышах хижин вдруг появились десятки темных фигур, что-то яростно и гневно выкрикивающих. Затем в сторону осаждающих раздалась бешенная стрельба. Казалось, стреляли все, кто только могли — мужчины и женщины, старики и дети. Часть своего воинства Ринату даже пришлось отвести назад, чтобы не попасть под этот огонь.

Едва утих этот взрыв гнева, Ринат отдал новый приказ — начать внешние приготовления к штурму. Сделав выводы из предыдущих неудачных попыток, он решил подойти более вдумчиво и основательно к следующему шагу своего плана.

После взмаха его руки несколько многочисленных отрядов снялись из лагеря и начали на глазах у осажденных рубить деревья в небольшой роще, что росла у берега реки. Здесь росло десятка три — четыре корявых пихты, из которых предстояло сделать лестницы и сколотить щиты для защиты от пуль. Конечно, лестницы должны получиться уродливыми и невысокими, а щиты неподъемными. Не понимать этого было нельзя. Однако, главное было создать внешнюю угрожающую картинку для многочисленных зрителей из селения. Каждый в ауле, включая хана Джавада, должен был понять, что их намерения серьезны и следующий штурм будет гораздо более кровавым и продолжительным.

-…Амирхан! — громко позвал Ринат своего секретаря, наблюдая за начавшейся суетой. — Передай, чтобы делали невысокие лестницы. Лучше пусть их будет много, очень много. Готовые лестницы складывайте прямо на виду у всех. Пусть они все видят.

Одновременно на глазах у всех в сторону скалы, защищавшей селение с севера, выдвинулось около полусотни горцев. Они должны были обозначить видимость удара с тыла. Правда, Ринат, ставя задачу, говорил не о попытке, а о реальной возможности. И не важно, что с той стороны скала была неприступна. Отвесные стены и глубокое ущелье внизу заранее обрекали на неудачу любые попытки на ее покорение. Пусть об этом знали жители селения. Это не имело никакого значения! Защитники аула все равно должны были волноваться. Их медленно, но неуклонно будет терзать червячок сомнения. В головах станут всплывать ненужные вопросы — а вдруг воинам имама Шамиля удастся забрать на гору?, может они смогут найти какую-нибудь тайную тропку? Со временем сомнение превратиться в неуверенность, а неуверенность — в страх.

— А не широко ли я шагаю с этими самыми придумками? Не порву ли штаны от натуги? — бормотал он, провожая взглядом поскакавших к сакле воинов. — Не-ет. Главное, порвать не штаны, а шаблон. Надо воевать совсем по-другому, так, как до этого никто не делал. Как говорил Александр Македонский, пришел — удивил — победил. Или как-то иначе он говорил… А может и не он это, вообще…