Бич Нергала

В последний миг перед тем, как его оглушенное «я» сорвалось в бездну, он понял, почему Бен-Саиф укрепил этот склон.

Он понял все.

* * *

Бен-Саиф тронул поводья, стрекотнул звездочками шпор по незащищенному подбрюшью коренастого скакуна и подъехал к соправителю Апа. Здоровяк напоминал мешок сала, поставленный на седло, но внешность обманывала. В его роду умение держаться на коне впитывалось с материнским молоком, не слишком грациозная осанка Каи-Хана объяснялась просто: долгая верховая езда приучает держать позвоночник прямым, зато все мышцы – расслабленными. Опущенные плечи, голова точно тыква, свисающая с тына, внушительное чрево достает до луки седла, в глазах сонная поволока. Такую позу Каи-Хан мог сохранять круглые сутки.

– Еще раз говорю, – обратился к нему осипший от почти непрерывного крика Бен-Саиф, – до зеленых вешек можешь их гнать, а дальше – ни шагу.

– До зеленых вешек, – с ухмылкой пообещал апиец, – ни одна сволочь не добежит.

Бен-Саиф посмотрел ему в лицо. Маленькие глазки степняка маслились за веселым прищуром. Не было на этом лице и тени той изуверской жестокости, что явственно звучала в голосе. Человека с таким обликом легче вообразить на сельском празднике в окружении смеющихся детей, чем в свирепой сече.

– А лучше их вообще не трогать. – «Ерунду говорю», – тотчас упрекнул себя Бен-Саиф, но остановиться уже не мог. – Они ведь больше не вояки, так, видимость одна. Может, еще на своих нападут, панику посеют…

– Так мы ж не до смерти. – Ухмылка расползалась, и Бен-Саифа передернуло. – Мы ж ласково. Плашмя так сабелькой по шейке – и лежи, загорай. Ты ж пойми, нельзя их в лагерь пускать – набедокурят.

Прихвостни Каи-Хана заржали, улыбнулся даже сотник Нулан. Где это видано, чтобы гордый апийский наездник оставил в живых нечестивца?

– Я поехал. – Бен-Санф вновь царапнул коня шпорами. – Нулан, командуй.

– Хео-хей, любимые чада Иштар! – разлетелся над степью зычный голос старого рубаки. – Покажем гирканским выродкам, чего стоят в драке настоящие степные псы! Добыча и слава! За мной!

– Хео-хей! – браво откликнулась сотня. – Добыча и слава!

* * *

Лун не покидал своего поста. Справа и слева от него сражались апийцы, почти не неся потерь. Они нагружали щебнем и ветошью громадные ковши катапульт, посылали меткие слепящие стрелы во всадников, которые пытались удержаться в седлах на изрытой копытами круче, бросали в гущу пехотинцев глиняные бутыли с «нектаром Мушхуша», принимали на копья тех немногих, кому удавалось добраться до гребня. Удар бронзового клина пришелся точно в середку обрыва: Дазаут в самый последний миг переменил тактику, и никто из его людей не заподозрил, что у молодого воеводы помрачился рассудок. Вернее, был один – черноусый тысяцкий Охрон, но его протесты застряли в перерубленном горле. Сам Дазаут нахохлился в седле на безопасном расстоянии от штурмующих, его глаза налились кровью, под мертвенно-бледной кожей щек перекатывались желваки.

Первая атака захлебнулась, склон усеялся мертвецами и ранеными. Катапульты стреляли с поразительной точностью, тряпки, пропитанные горючей жидкостью, и огненные брызги оставляли на телах страшные ожоги. Почти каждая стрела находила цели – Бен-Саиф расставил на гребне отборных лучников.

От пылающих частоколов отползали изувеченные. Конница топталась в замешательстве – уже не классический нехремский «таран», а растерянная толпа. Кто-то спешил к раненым, кто-то ощупывал себя – цел ли? – и каждый бросал испуганные взгляды на командиров. Чаще всего на Дазаута.

А тот был неумолим. Поднеся к губам рожок, он снова протрубил сигнал «В атаку!» А когда никто не тронулся с места, истошно завопил:

– Вперед, скоты! Вперед, трусливая мразь! Докажите, что вы мужчины, а не дохлые слизняки!

Командиры переглянулись. В основном, это были люди бывалые, иные, как Охрон, годились Дазауту в отцы. Но до сих пор никто из них не понял, что происходит.

Они заставили людей построиться. Пехота уже не пыталась одолеть кручу бегом, размахивая мечами и секирами, – многие их товарищи за неосторожность поплатились жизнью. Прикрываясь узкими кавалерийскими щитами, они короткими перебежками двинулись к рогаткам.

Вражеские стрелки укладывали штурмующих десятками, но топоры не унимались; сухая щепа сыпалась на мертвых и впитывала кровь. Подрубленные колья падали один за другим, но в бреши тотчас летели бутыли с жидким пламенем. Нехремцы проклинали себя – рассчитывая на сечу, они не взяли метательного оружия, даже надежных больших щитов.

– Что вы стоите, шакалы? – крикнул Дазаут конникам, выжидающим, когда в огненном аду, что пожирал несчастную пехоту, появится хоть один проход. – Не видите – этот серый ублюдок смеется над вами?! Вперед! Больше повторять не буду! Принесите мне потроха Бен-Саифа или отдайте собственные!