В одном исследовании участвовали 32 влюбленные и частично этнически смешанные пары: 6 % были азиатами, 74 светлокожими американцами, 2 % имели африканское происхождение и 18 были латиноамериканцами. Участников поставили друг напротив друга и стали измерять их дыхание и вариабельность сердечного ритма. Вначале они должны были в течение 3 минут пронзительно смотреть друг другу в глаза, не прикасаться, не разговаривать, не гримасничать. Сердца совершенно естественным образом следовали общей траектории от быстрой к медленной, а затем почти одновременно снова ускорялись. Независимо от того, в какой части света родились наши участники. Судя по всему, покоренные амуром сердца, пульсируют на универсальном языке, который все понимают и который всюду одинаков [95]. Во второй части исследования участники должны были попытаться сымитировать дыхание и частоту сердечных сокращений партнера. Что касается дыхания, тут все прошло гладко, поскольку его можно наблюдать невооруженным взглядом. Но, пытаясь повторить сердечный ритм, партнеры выбивались из такта и частично даже добивались противоположного эффекта. Например, мужские сердца ускорялись, когда женские замедлялись. Другими словами, участники не могли усилием воли добиться этой бесконтактной телесной синхронности. И как бы я ни боялся, что это прозвучит пошло, я все-таки скажу: сердце не лжет.
Телефонный звонок вырвал меня из размышлений. Звонила мама. Уже какое-то время мой папа неважно себя чувствовал. Родители женаты более 50 лет и теперь стояли, так сказать, в конце того пути, на который, возможно, только ступали Юксель и Гюйен.
– Можешь поскорее приехать домой? – попросила мама. – Папе нехорошо. Врач говорит, что его сердце становится все слабее.
Пляска смерти
Несколько дней спустя я сидел в поезде, который вез меня домой. Возможно, это моя последняя поездка к отцу. Несколько лет назад один знакомый кардиохирург имплантировал ему новый сердечный клапан. И до операции, и после мы часто беседовали о его жизни и смерти. Не исключено, что скоро я услышу его последний вздох, а ведь он жил на свете задолго до моего зачатия. Вы наверняка задаетесь вопросом, почему не я оперировал своего отца. Потому, что чувства непредсказуемы. У кардиохирургов тоже. Страх и боль могли бы возобладать и негативно повлиять на мое профессиональное поведение, поскольку в данном случае ситуация касалась конкретно моей жизни.
Смерть – это спица в колесе жизни. Человек умирает постоянно и каждую секунду рождается заново. Каждый день в нашем организме погибают 50 млрд клеток, и им на смену приходят новые. С точки зрения статистики, в течение одного года заменяется множество клеток и 98 % атомов и молекул [109]. Однако мы эту запрограммированную клеточную смерть не замечаем, поскольку остаемся такими, какими были. На первый взгляд. Однако наша душа и самость изменяются в процессе жизни на основании ощущений и познания.
В различных духовных традициях смерть эго, а иначе говоря, его трансформация считается высшей ступенью познания. Не все достигают такой сознательности, и чаще всего эго умирает последним. Помимо всего прочего, в этом можно убедиться благодаря гигантским могильным памятникам, с помощью которых некоторые из современников стремились бросить вызов тленности жизни. На средневековых картинах смерть представлена в виде жуткого скелета: он танцует среди людей и забирает любого, кого захочет. У танца смерти в современной медицине больше вариантов: клиническая смерть, естественная, насильственная, гибель от остановки сердца, смерть мозга и некроз клеток – ее главные действующие лица. И не каждое из них считается окончательным. А одна из «разновидностей» особенно осложняет жизнь эмпирическим ученым в области естественных наук: клиническая смерть.
Когда смерть – реальность?
Согласно распространенному мнению, пациент, у которого произошла остановка сердца, который не дышит и мозг которого не снабжается кровью, находится без сознания. Но не все пациенты придерживаются такой схемы.