Мгновенно сорвавшись с мест, мы липнем к стеклу, и я вижу нечто меня пугающее. Состав проезжает мимо здания, видимо, вокзала. Обшарпанные жёлтые стены больше напоминают тюрьму, на окнах массивные ржавые решётки, перрон огорожен противотанковыми ежами с протянутыми между ними колючей проволокой. И вдоль здания вокзала, в зловещем свете фонарей высятся часовые в зелёных пограничных куртках, с оружием в руках. Некоторые держат на цепи овчарок. Их глаза хмуро наблюдают за проносящимися окнами, а во взгляде читаются холодность и враждебность.
Прежде чем поезд остановился, я заметил, как один из таких солдатиков тащит за волосы пожилую женщину, а та упирается и вопит. Картинка пронеслась мимо меня за три секунды, заставив сердце сжаться.
– Неуютная реальность, – хмурится Стёпка.
– Ох, сидеть бы сейчас дома и попивать чай, – заныл Серый.
– Нам нужно выходить. – Стёпка пропускает слова брата мимо ушей и направляется к двери.
– Стой! – Серый резко отталкивает меня и хватает Стёпку за руку. Я больно ударяюсь о рамку с сеткой над кроватью и шиплю. – Там может быть опасно. Первым выхожу я.
– Ну ладно, – качает головой Стёпка. – Вперёд, герой.
Наступив мне на ногу, Серёга обходит младшего брата и выглядывает наружу. Поезд уже несколько секунд стоит, мимо нашего купе двигаются люди с багажом. За окном неспокойные выкрики. Тревожную атмосферу перрона пронзает голос из динамиков:
– ПОЕЗД ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЫЙ ПРИБЫЛ НА ПЕРВЫЙ ПУТЬ. ВНИМАНИЕ ВСЕМ ПРИБЫВШИМ, ВЫ ДОЛЖНЫ ПРОЙТИ ДОСМОТР В ПАВИЛЬОНЕ ВОКЗАЛА. НЕ ПЫТАЙТЕСЬ БЕЖАТЬ. ПОПЫТКА К БЕГСТВУ НАКАЗЫВАЕТСЯ РАССТРЕЛОМ.
Вот теперь мне совсем страшно. Здравствуй, реальность-ужастик.
– Пойдёмте, – тем временем зовёт Серый и машет рукой.
Втроём мы выходим из купе и двигаемся по изжёванной блёклой ковровой дорожке. Прямо перед нами широкая спина парня в сетчатой футболке. Мне в спину упирается молодая пара. При выходе я успел заметить их тревожные лица.
Вот и тамбур. Внизу возле двери стоит всё та же проводница, только с холодным лицом, а рядом высится один из солдатиков. Он беспардонно светит ярким фонарём на лестницу. Луч ударяет меня в лицо и слепит. Спускаюсь я почти на ощупь, но с последней ступеньки всё же падаю.
Меня подхватывают крепкие руки и швыряют в сторону. Едва успеваю перебирать ногами, чтобы не упасть.
– Двигаем! Двигаем! – слышу позади грозный голос и теперь могу различить полупустой перрон, мощённый помост, людей, стремящихся к выходу.
– Тёмка! – чувствую, как в мою руку забирает ладонь Стёпки. – Пошли. Давай не будем никого провоцировать.
Я немедля нагиба голову и шагаю, куда меня тащат. Краем глаза замечают Серого, который оглядывается по сторонам, как бешеный кролик. Ближе к входу человеческая толпа сгущается, превращаясь в однородную массу. Пограничники – или кто они там – скопились у боков дверей и порою подталкивают прикладом зазевавшихся.
А потом я вообще теряю все органы чувств, потому что меня сминают в комок. Я ничего не вижу, дядька сзади сильно упирается мне в затылок, и моё лицо размазывается по спине идущего впереди парня. На какое-то время я теряю способность видеть и иногда даже вдыхать. Лишь рука Стёпки всё ещё крепко сжимает мою ладонь.
Звуки, витающие под потолком, напоминают базарный гам. Иногда я выхватываю из невнятицы понятные мне слова, но их смысл расстраивает, и я едва держусь, чтобы не описаться.
– Ловите эту женщину! – крикнул чей-то высокий голос. Слышу выстрелы. Потом в воздух взлетает гамма визгов. Я стонаю в спину парня впереди, а Стёпка крепче сжимает мою руку.
Внезапно моё лицо обдаёт ветерком, опора исчезает, и я открываю глаза. Мы стоим перед аркой-металлоискателем. Впереди два крупных солдата ощупывают парня, в которого я только что упирался носом. Чтобы не привлекать к себе внимания, опускаю голову, но Стёпка внезапно сжимает мою руку до боли, что мне приходиться вскинуться.
Я вижу глаза друга, огромные, изумлённые, наверное, это самый удивительный взгляд, который я видел на Стёпке за всю жизнь. Он смотрит куда-то вперёд, и его губы беззвучно шепчут:
– Мама?
Я ничего не понимаю.
Слежу за взглядом друга, и внезапно застываю сам. Справа от металлической регистрационной стойки кучковались три солдата, с вынюхивающей овчаркой. Фигура в центре оказалась женщиной, и разорвите меня напополам как Алесса Кристабеллу
, если в чертах лица не прячется знакомый профиль тёти Марины. Тот же ровный нос как у Стёпки, брови, глубокий взгляд моего друга, только вот вместо золотистых кудряшек у неё теперь крупный ёжик, выглядывающий редкими волосами из-под каскетки.Я смотрю на женщину несколько секунд, а она уже замечает нас, и в то же время понимаю, что уже битую минуту грозный голос то ли охранника, то ли таможенника просит меня пройти под аркой. Он уже кричит.
Лицо тёти Марины меняется со строгой едва ли не жестокой маски на изумленную гримасу. Её губы шепчут то ли беззвучно, то ли столь тихо, что голос поглощается гамом толпы. Я не слышу, но вижу эти слова. Они материализуются в воздухе: Стёпка-сынок.