Биг-Сур и Апельсины Иеронима Босха

Лия скупые слезы умиления, я думал, как это естественно, логично и неизбежно, что Евгений, у которого никогда не было и су в кармане, кроме тех случаев, когда я нуждался в чашке кофе, оказался волей судьбы тем человеком, который сделал мне такой королевский подарок...

А теперь перейдем к «Тринадцати распятым Спасителям» и «Ключам к Апокалипсису». Так называются две книги, которые мне так и не удалось подержать в руках, хотя друзья снова и снова обещали и клялись найти их для меня.

Первая книга принадлежит перу сэра Годфри Хиггинса[220], автора знаменитого «Анакалипсиса». Экземпляры этой книги существуют, но отыскать их трудно, да и цена непомерная. Я потерял к ней интерес, слава богу.

Что же до другой книги, которую написал замечательный литовский поэт Оскар Владислас де Милош (по-литовски: Милашюс)[221], то с нею связана любопытная история. То немногое, что я прочитал из Милоша и о нем, невероятно меня заинтриговало[222]. Я никому никогда не говорил о своем интересе к нему; да я и не знал такого человека, с которым бы мог поговорить о нем.

Примерно лет пять назад, когда я искал кое-какие книги, необходимые для следующей моей работы[223], я получил телеграмму, подписанную Чеславом Милошем, который оказался племянником покойного поэта. В письме, пришедшем следом, ничего не говорилось об авторе, который меня интересовал; оно было о предполагаемом визите директора Варшавского музея искусств. Мы еще два или три раза обменялись письмами, и в результате стало ясно, что моим надеждам получить книгу поэта не суждено сбыться. Чеслав Милош, в то время занимавший пост атташе по культурным связям при польском посольстве в Вашингтоне, вероятно, уже работал над своим великим романом, который впоследствии принес ему славу[224].

Прошло время. Будучи на каникулах в Европе (в 1953 году), мы с женой посетили Guilde du Livre[225] в Лозанне, чтобы встретиться с Альбером Мерму, с которым я несколько лет состоял в переписке. Во время паузы в затянувшемся разговоре месье Мерму, точно так же, как тот друг Рауля Бертрана, неожиданно спросил, может ли он что-нибудь сделать для меня, пока мы с женой находимся в Лозанне. И, как в том случае, я, ни секунды не задумываясь, ответил: «Да! Найдите для меня книгу Оскара Милоша Les Clefs de l'Apocalipse![226]». Я объяснил, что от разных друзей слышал, что некоторые вещи Милоша издавались в Швейцарии.

Мерму загадочно улыбнулся и незамедлительно ответил: «Ничего нет проще. Сейчас позвоню издателю. Он мой друг, живет в Лозанне».

Он поднял трубку, связался с другом, чьего имени я не разобрал, и принялся объяснять причину, по которой обращается со столь необычной просьбой. Я слышал, как он несколько раз повторил мое имя: «Да, он сейчас сидит здесь, у меня в кабинете!» — потом с улыбкой взглянул на меня, словно желая сказать: «Он знает о вас!», и продолжал говорить. Это был долгий разговор. Чтобы не мешать, я повернулся к друзьям, которые пришли вместе с нами, и заговорил с ними вполголоса.

Через некоторое время я подумал, что телефонный разговор необычно затянулся. Мерму уже не говорил; он просто кивал головой и время от времени мычал что-то односложное.

Наконец он опустил трубку и повернулся ко мне:

— Виноват. Можно получить любую книгу Милоша, но только не ту, что вы хотите.

Он сел в кресло и пустился в долгий рассказ о жизни издателя, полной невероятных событий, и о его отношениях с моим поэтом. Из его слов следовало, что издатель был не только близким другом поэта, но и его подлинным благодетелем. Если не ошибаюсь, начитавшись Милоша, он сам принялся писать стихи. Он действительно опубликовал все, что написал Милош, включая и нужную мне книгу. Но ее — «Ключи к Апокалипсису» — он издал только в одном экземпляре, исключительно для себя. Он даже не дает ее никому почитать. Не хочет, чтобы ее кто-нибудь прочитал. Даже Генри Миллер, перед которым он преклоняется (sic). Почему? Потому, что считает эту книгу недостойной ее автора. Из слов Мерму я заключил, что между Оскаром Милошем и этим его издателем возникло расхождение по поводу религиозной стороны книги. Я могу и ошибаться, потому что он трещал так долго и так быстро, что я вообще перестал что-то соображать.

Несколько месяцев спустя, когда мы с женой сидели в скромном ресторанчике рядом с Сенатом (в Париже), к нашему столику подошел человек и представился Чеславом Милошем, тем самым, что писал мне из Вашингтона. Не могу объяснить, как он узнал меня; может быть, услышал, как кто-то позвал меня. Так или иначе, извинившись за какой-то пустяк: что-то не так написанное в одном из его писем, он присел за наш столик, и мы разговорились. Я еще не забыл тот случай в Лозанне и стал рассказывать о нем. Чеслав слушал в полном замешательстве, качал головой, словно вся та история была выше его понимания, потом воскликнул:

— Что за чепуха! Я могу дать вам эту книгу. Только сомневаюсь, что вы захотите ее читать.

— Почему?

— Потому что это не совсем книга... в ней только полторы странички!