Биг-Сур и Апельсины Иеронима Босха

Я едва не свалился со стула. Всего-навсего полторы странички! Я был потрясен.

— Дайте их мне, — взмолился я. — Теперь я тем более хочу это прочесть.

Он уверил меня, что при первой же возможности передаст мне эту вещицу Оскара Милоша. По сей день ее никому не показывали. И покажут ли когда? И что же там, на этих полутора страничках?

Ретиф де ла Бретонн[227] — совсем иное дело! Это имя было давно мне знакомо, в основном по упоминаниям о нем французских сюрреалистов, особенно Андре Бретона. Не могу сказать, почему я никогда не пытался читать его. Само его имя звучало так завораживающе, что, возможно, я боялся разочароваться. Иногда критики вдруг упоминали его в рецензиях на мои собственные книги. (В разное время они ставили мое имя в один ряд с именами Петрония, Рабле, Свифта, де Сада, Уитмена, Достоевского — и Ретифа де ла Бретонна.)

Однажды я получил письмо от нашего посланника в Эфиопии Дж. Райвса Чайлда. Автор сообщал, что прочел все мои книги, какие мог достать, и находит большое сходство между моими писаньями и писаньями знаменитого Ретифа. Доводилось ли мне читать его? Он был уверен, что да. Я ответил, что не читал — ни единой строчки. После чего получил второе письмо с настоятельным советом обязательно почитать Ретифа. Если мне не удастся найти его книг, тогда я должен был уведомить его, и уж он позаботится, чтобы я их получил. Далее он сообщал, что потратил значительное время на изучение жизни и творчества Ретифа и в настоящее время работает над составлением его библиографии.

В этом письме он особенно советовал мне постараться прочитать «Месье Никола» и «Парижские ночи». Он не упомянул о размере этих произведений. Когда я обнаружил, что один «Месье Никола» состоит из четырнадцати томов, мой энтузиазм быстро испарился. Тем временем панегириками в адрес Ретифа де ла Бретонна меня начал бомбардировать Данте Дзакканьини, ученый и запойный читатель из Кайроу, штат Нью-Йорк. Чтобы я вошел во вкус, он прислал сильно сокращенное однотомное издание «Парижских ночей» в переводе на английский. Я прочитал его не без интереса, но без особого воодушевления. Более того, судя по этому первому кусочку, между моей манерой писать и манерой Ретифа было очень мало общего. Я решил, довольно опрометчиво, что вовеки больше не возьму в руки его книг.

Затем в один прекрасный день по почте пришел огромный том нашего посланника в Эфиопии, над которым он так долго корпел. По-настоящему монументальный труд, за который все любители Ретифа должны чувствовать признательность автору. Невероятная его масштабность привела меня в ужас. «Это не по моей части», — подумал я. К тому же я положил себе читать все меньше и меньше, а не больше и больше.

Тут, может, интересно будет знать, что сам Чайлд, как он признается во вступлении к своему огромному компендиуму[228], едва не бросил свою работу, не доведя ее до конца, когда обнаружил, что полное собрание сочинений его любимого Ретифа насчитывает свыше пятидесяти названий и состоит более чем из двухсот томов! Однако чтение всего, что написал Ретиф, — пустяк по сравнению с тем титаническим трудом, который Чайлд положил на написание своего огромного тома.

Чтобы показать необычайную одаренность этого поразительного человека, Ретифа, позвольте привести здесь несколько строк из вступления Чайлда к его труду: