Биг-Сур и Апельсины Иеронима Босха

— Растолкуй ему, что я не понимаю французского, — обратился Леон ко мне, слегка раздраженный многословными морикановыми изъявлениями благодарности, и принялся разворачивать пакеты да извлекать на свет сыры, ласкающие взор, салями и lachs. Потом, через плечо: — Растолкуй, что мы любим пожрать и выпить. А чесать языки потом будем. Эй, а где вино, которое я привез? Нет, минутку. У меня в машине бутылка «Хейг энд Хейп». Давай отдадим ему. Бедный малый, бьюсь об заклад, он небось в жизни не опрокинул стакана доброго виски... Слушай, что это с ним? Он хоть улыбается иногда?

Он продолжал в том же духе, ни на секунду не замолкая, разворачивая пакеты, отрезая себе ломоть кукурузного хлеба, намазывая его нежнейшим сливочным маслом, подцепляя оливку, пробуя анчоусы, потом маринованный огурчик, чуток того, чуток другого, одновременно откуда-то вытаскивая коробку сластей для Вэл вместе с красивым платьицем и ниткой бус, и...

— Вот, держи, это тебе, шельма! — и он швырнул мне коробку дорогих сигарет. — Там, в машине, есть еще кое-что для тебя. Кстати, забыл спросить, — как у тебя дела? Состояние еще не нажил, а? Ты да Бьюфано! Парочка сирот. Повезло вам, что у вас есть такой друг, как я... кто зарабатывает на жизнь, что скажешь?

Тем временем Лилик сходил к машине и принес остальное. Мы откупорили бутылку «Хейга», потом марочное бордо для Морикана (и себя), оценивающе взглянули на перно и шартрез, которое он тоже не забыл привезти. В комнате было уже не продохнуть от табачного дыма, на полу валялись бумага и шпагат от пакетов.

— Этот твой душ еще работает? — спросил Леон, расстегивая шелковую рубашку. — Хочу принять. Тридцать шесть часов не спал. Господи, как я рад, что вырвался на несколько часиков! Между прочим, можешь как-нибудь приютить меня на ночь? А то и на две? Хочется поболтать с тобой. Подумаем, как тебе поскорей заработать настоящих деньжат. Ты же не собираешься всю жизнь быть нищим? Молчи, не говори ничего! Я знаю, что ты хочешь сказать... Кстати, где твои акварели? Волоки их сюда! Ты меня знаешь. Я могу купить с полдюжины, пока не уехал. Если, конечно, они чего-нибудь стоят.

Неожиданно он заметил, что Морикан дымит манильской сигарой.

— Да что с этим парнем происходит? — заорал он. — Кой черт он курит эту мерзость? Или мы только что не дали ему хороших сигар?

Морикан смущенно объяснил, что бережет их на потом. Слишком они хороши, чтобы выкуривать их сразу. Сперва он хочет ими немножко полюбоваться.

— Что за бред! — взорвался Леон. — Скажи ему, что он в Америке. Мы тут не думаем о том, что будет завтра, так ведь? Скажи, когда эти кончатся, я пришлю ему из Лос-Анджелеса целую коробку. — Он взглянул на меня и, понизив голос, спросил: — Что его все-таки гложет? Или он там у себя с голоду подыхал? А, да черт с ним! Послушайте лучше анекдотец, который мне рассказали вчера. Переведи ему, ладно? Хочу посмотреть, засмеется ли он.

Моя жена безуспешно пытается накрыть на стол. Леон уже начал рассказывать свой анекдотец, довольно-таки похабный, и Лилик ржет, как жеребец. На середине рассказа Леон берет паузу, чтобы отрезать себе еще ломоть хлеба, налить стакан, скинуть ботинки и носки, подцепить оливку и так далее. Морикан смотрит на него, выпучив глаза. Для него это новый образчик рода человеческого. Le vrai type americain, quo![353] Я подозреваю, что он по-настоящему наслаждается. Причмокивает, пробуя бордо. Не остается равнодушен к семге. Что же до кукурузного хлеба, то такого ему не то что отведывать — видеть не доводилось. Замечательный! Ausgezeichnet![354]

Лилик так смеется, что слезы катятся по щекам. Отличный анекдот, похабный, но не поддающийся переводу.

— В чем трудность? — спрашивает Леон. — Они что, не употребляют таких слов там, откуда он приехал?

Он смотрит, как Морикан наслаждается деликатесами, потягивает вино, попыхивает огромной «гаваной».

— Ладно, забудем об анекдоте! Уписывает за обе щеки, и то хорошо. Так кто он, говоришь, такой?

— Помимо всего прочего, еще и астролог, — сказал я.

— Да он свое очко от дырки в земле не отличит. Астрология*. Кому это дерьмо нужно? Скажи ему, чтоб взялся за ум... Постой-ка, я скажу ему, когда родился. Посмотрим, на что он способен.

Сообщаю данные Морикану. Он говорит, что в данный момент не готов. Хочет еще немного понаблюдать за Леоном, если мы не против.

— Что он сказал?

— Говорит, что сперва хочет поесть как следует. Но он знает, что ты исключительная личность, — добавил я, чтобы разрядить обстановку.

— Золотые слова. Ты чертовски прав, я — исключительная личность. Другой бы на моем месте рехнулся. Передай ему, что я его раскусил, передашь? — И, повернувшись к Морикану, спрашивает: — Как вино... vin rouge? Доброе, да?

— Epatant![355] — отвечает Морикан, не подозревая о том, каких, в глаза, словечек удостоился.

— Можешь дать задницу на отсечение, что оно отличное, — говорит Леон. — Ведь это я покупал. Я сразу вижу, если вещь стоящая.