Биг-Сур и Апельсины Иеронима Босха

Прошло несколько дней, но я просто не мог заставить себя поехать в Монтерей проведать его. Вместо этого я написал ему записку, придумав какую-то отговорку. Он тут же прислал ответ, что самочувствие его улучшилось, что доктор еще не нашел, что у него не в порядке, но он наслаждается своим чрезвычайно удобным жильем. В постскриптуме он напоминал, что через несколько дней пора будет платить за номер и вскоре ему понадобится чистое белье.

Мы обменивались короткими письмами недели примерно две, за которые я побывал в городе, но в госпиталь навестить его не заглянул. Потом он написал, что решил податься в Сан-Франциско; он рассчитывал найти там какую-нибудь работу, а если не найдет, то попытается вернуться в Париж. В приписке говорилось, что для него очевидно мое нежелание больше видеть его.

Получив это послание, я немедленно упаковал оставшиеся его вещи, нашел человека, который мог доставить их ему в отель, и отправил ему денег, достаточно, чтобы протянуть по крайней мере пару недель. То, что с его отъездом в Сан-Франциско расстояние между нами намного увеличивалось, принесло мне еще большее облегчение. Как и тот факт, что наконец-то у него хватило духа на самостоятельный поступок.

Следующим делом я, по совету Леона, окурил его комнатенку.

В своем письме я все ему подробно объяснил и описал. Рассказал, как найти недорогие французские рестораны, бары и прочее. Даже такую мелочь напомнил, что, если не поймут его английского, надо написать адрес на бумажке и показать таксисту, полицейскому или прохожему. Рассказал, где находятся библиотека, кинематографы с авангардным репертуаром, музеи и картинные галереи.

Вскоре я узнал, что он устроился в подходящем отеле, но куда более дорогом, чем тот, что я ему назвал; он также отыскал маленький бар, где мог столоваться и где бывали несколько очень приятных французов. Деньги быстро таяли, поскольку, объяснил он, каждый раз, как ему хотелось куда-то пойти, приходилось брать такси; трамваем или автобусом он боялся пользоваться из-за слишком плохого знания английского.

Я терпеливо относился ко всему этому, думая, что он скоро приспособится и научится жить экономней. Но такси — это было чересчур. Париж был несравнимо больше Сан-Франциско, но я умел добираться куда нужно, не имея столько денег в кармане джинсов и куда хуже зная французский, чем он английский. Просто мне в те времена не на кого было опереться. Ca fait une difference![393]

Он, конечно, обратился к швейцарскому консулу и быстро выяснил, что, имея гостевую визу, нечего и думать об устройстве на работу. Он, безусловно, мог бы оформить американское гражданство, но перспектива стать американским гражданином его не привлекала.

Я поинтересовался, что он собирается делать? Может, обратится к швейцарскому консулу с просьбой отправить его обратно в Париж?

Возможно, он и попросил консула отправить его домой, и, возможно, ему ответили, что это не их, а моя обязанность. Так или иначе, но у меня сложилось впечатление, что он просто плывет по течению. Пока благодаря мне ему обеспечены еда, сигареты, деньги на такси, уютный номер с ванной, он не думал паниковать. Сан-Франциско устраивал его гораздо больше, чем Биг-Сур, хотя он и находил его несколько «провинциальным». Во всяком случае, здесь у него был хотя бы твердый асфальт под ногами.

Он пробыл в Сан-Франциско уже больше месяца, и мне стало не под силу обеспечивать ему его комфортную жизнь. По его поведению я чувствовал, что он до бесконечности может устраиваться и искать себе занятие. В конце концов я предложил, если он серьезно намерен вернуться в Европу, попытаться помочь ему в этом. Вместо того чтобы возликовать, он мрачно ответил, что, конечно, если дела обстоят так плохо, то, деваться некуда, он отправится обратно. Словно делал мне великое одолжение одним тем, что согласился подумать над моим предложением!

Случилось так, что вскоре после этого к нам приехал мой хороший друг, Рауль Бертран. Он несколько раз встречал Морикана у нас в доме и знал, как я влип. Когда я объяснил ситуацию, он предложил попробовать отправить Морикана с французским грузовым пароходом, идущим в Европу из Сан-Франциско. Больше того, отправить бесплатно.

Я немедленно сообщил Морикану хорошую новость и нарисовал заманчивую картину длительного морского путешествия — через Панамский канал, с заходами в порты Мексики и Центральной Америки. Я так расписал плаванье, что самому захотелось отправиться с ним посмотреть новые места.

Уж не помню точно, что он написал в ответ, кроме того, что хоть и со скрытым недовольством, но согласился. Меж тем Бертран развил бурную деятельность. Меньше чем за неделю он нашел пароход, где согласились взять Морикана. Пароход отплывал через тридцать шесть часов — время, достаточное, чтобы послать Морикану телеграмму. Чтобы избежать возможных ошибок телеграфиста, я написал послание по-английски: телеграмму в пятьдесят слов, где подробнейше проинструктировал Морикана.