Билет до Крупяновки

Мама сбегала к кладовке и вернулась с банкой китайской свинины и банкой самодельного салата из капусты и огурцов. Китайская тушенка в мерах безопасности не нуждалась, потому что находилась в жестяном корпусе, а вот салат получил обмотку из шарфа. Рюкзак был пересобран. Пока мама искала термос, я взвесил в руках то, что мне светило тащить до самой Крупяновки, и мысленно взвыл.

Потом взвыл в голос:

‒ Ма-ам! Куда я такую тяжесть?

‒ Ничего не тяжело! ‒ крикнула из кухни мама. ‒ Вы два дня будете в походе!

Я поворошил рюкзачное нутро и наткнулся на пакет с перловкой, зашуршавшей в пальцах.

‒ А перловку зачем?

‒ Знаешь, какая каша на костре получается?

‒ Мы не будем костер разжигать!

‒ Будете, ‒ заявила мама. ‒ Что я, тебя не знаю что ли? Или Мишку твоего? Кстати, возьмешь маленькую кастрюльку.

‒ Что-о?

‒ И сделай из проволоки ручку для нее. Повесите на рогатину, перловку с тушенкой сварите.

‒ Ма-ам!

Уговоры и мой псих были бесполезны. В результате я сделал ручку и получил кастрюлю прибавком ко всему набору, что уже ждал меня в рюкзаке. В термос был залит горячий сладкий чай. В обкладке из газет и полотенца гэдээровский сосуд поместился у горловины. Мама затянула шнурок.

Ты готов, Вова!

Увидев меня утром, Мишка несколько прибалдел. Мы встретились у старого деревянного моста, что был уже непроезжий, но для пешеходов вроде еще годился. Мост вел в Людовиновку и в Кармановку, которая находилась выше по течению Зыи. Светило раннее, заспанное солнце. Мишка обошел меня кругом. Я с пухлым рюкзаком, навьюченный мамой как в последний поход, явно представлял собой нечто диковинное и ни разу не виданное.

‒ Ну, Вован, нет слов, ‒ только и сказал Мишка.

Рюкзака у него не было, только спортивная сумка с длинными лямками, которую легко повесить на плечо. Все, что там, похоже, уместилось, это трусы да майка. Ну, может, еще бутылка лимонада.

‒ Мой рюкзак нести будем по очереди, ‒ сказал я.

Мишка оценил угрожающий тон моего голоса.

‒ Без проблем. Час ‒ и меняемся, ‒ сказал он. ‒ С моей стороны тоже не все гладко.

‒ В смысле?

Мишка наклонился к моему уху.

‒ Дядя Ваня все же пойдет с нами, ‒ проговорил он, словно передавая пароль.

‒ И где он? ‒ спросил я, оглядываясь.

‒ Во-он, ‒ кивнул Мишка, на застывшую на середине моста фигуру.

‒ А ему-то чего в Крупяновку?

На мой вопрос последовало пожатие плечами.

Мы пошли. Дерево моста поскрипывало под ногами. В щели между досками, в разошедшиеся стыки пролетов, сквозь балки и перекрытия было видно, как под нами, метрах в трех, темным потоком бежит вода. Щели казались большими. Неверный шаг ‒ и ага. Хотя мне с моим рюкзаком провалиться, пожалуй, было невозможно, а вот застрять ‒ только в путь. Ручка кастрюли упиралась под лопатку.

Дядя Ваня, несмотря на погоду, был в ватнике. Серые штаны, кирзовые сапоги, кепка. Из всего снаряжения при нем имелась лишь палка, приспособленная для ходьбы. Получалось, что в нашей небольшой группе экипирован по-походному был только я.

Как дурак.

‒ О, Вовыч, ‒ дядя Ваня отлип от шатких перил и пожал мне руку, как взрослому, ‒ куда собрался?

‒ С вами, ‒ хмуро ответил я.

‒ Мы ж по деревням.

‒ Это все мама.

Дядя Ваня потер нос рукавом ватника.

‒ Мама ‒ это святое. ‒ Он улыбнулся железнозубым ртом и подмигнул. ‒ Ну, что, щеглы, в полет?

‒ В полет! ‒ ответил Мишка.

Мост быстро кончился. Началась грунтовка, поросшая по обочинам репейником и иван-чаем. Я поддернул рюкзак.

‒ Не тяжело, Вовыч? ‒ поинтересовался дядя Ваня.

Он вышагивал, чуть кособочась, палка вылетала вперед, вонзаясь в гравий.

‒ Мишка скоро сменит, ‒ выдохнул я.

‒ Чего там тебе наложили?

‒ Тушенка, перловка, сухари, салат, бутерброды. Белье.

‒ Так это… ‒ дядя Ваня похлопал меня по рюкзаку. ‒ Может, облегчим груз?

‒ Как облегчим? ‒ спросил я.

‒ На бутерброды, Вовыч. Схарчим на свежем воздухе. В ознаменование, так сказать, начала путешествия. Миха, ты как?

Мишка пожал плечами.

‒ Так-то легче будет. В себе лучше, чем на себе.

‒ Ну, Вовыч, расчехляй! ‒ скомандовал дядя Ваня.

Я есть не хотел, но за компанию бутерброд из куска батона, намазанного маслом, и отреза вареной колбасы ушел влет. Мы отступили с дороги, чтобы проехал трактор. Трактор вез пустой прицеп. Деревянные борта страшно гремели. Дядя Ваня не удержался и стукнул по прицепу палкой. Еще и припечатал тракториста крепким словцом.

‒ Тарахтелка!

Дальше нам встретились крупная женщина в телеге, которую везла меланхоличная лошадь, и троица деревенских мальчишек лет двенадцати, спешащих к Зые с удочками. Догонял их белобрысый шкет лет шести с эмалированным ведром, раскрасневшийся, но упорный. Сандалии шлепали по обочине.

Дядя Ваня, доев бутерброд, вытер пальцы о штаны.

‒ Да, ‒ сказал он, вздохнув, ‒ как в детстве.

Взгляд его ушел в небо. Я тоже вздернул голову. Небо выгибалось, протаивало слоями, обнаруживая удивительную глубину. Низко висело солнце, далекое и словно прохладное. Мишка, посмотрев на нас, пошел вперед.

‒ Нам надо торопиться! ‒ крикнул он.

‒ И куда же? ‒ спросил дядя Ваня.

Мишка не ответил. Я пошел за ним следом. Рюкзак почему-то стал тяжелее, чем до того, как из него достали бутерброды. Чудеса.