Билет на ладью Харона

Весь процесс Максим отследил лично и, за исключением некоторых теоретических предпосылок, понять которые так и не сумел, разбирался в конструкции и «хронолангов», и приводного маяка вполне профессионально. И управлять мог, и разборку-сборку провести, правда, не с завязанными глазами, и неисправности устранить.

Довольный собой и своими помощниками Маштаков предъявил Чекменеву полный набор оборудования.

– От вас, господин генерал, требуется следующее. Четыре человека, хоть немного сведущие в электронике. Готовые на некоторый риск. Еще два инженера в помощь мне здесь. Да вот и все, пожалуй. И начнем.

– Максим, вы готовы?

– К чему?

– К чему хотите. Я предпочел бы, чтобы вы работали здесь. Но ведь и там потребуется специалист…

– Тогда я лучше – туда! – Доктору и вправду было интересно лично шагнуть за пределы известного. Тут давно уже скучно. С Ляховым они придумали кое-что забавное, а раз Ляхов пропал, так без него вряд ли что получится. Работать просто оператором под чужие команды – увольте, почтеннейшие.

– Пусть так. Я дам вам надежных офицеров-штурм-гвардейцев, подполковник, и инженера по вашему выбору. Вы – старший в операции.

– Я – военврач, Игорь Викторович.

– Начальство не ошибается, подполковник. Пора взрослеть. Пойдемте, нас ждут.

Глава восемнадцатая

Тронув машину с места и заставив себя на время отвлечься от вещей трансцендентных, сиречь, по Канту, объективных, но недоступных сознанию, Ляхов переключился на реалии текущей жизни. Опыту и осмыслению подвластные.

Конкретно – на поведение Татьяны. Злился на нее Вадим страшно. И очень рад был, что в кабину «Опеля» сел один. Так как-то вышло, что Майя предпочла оказаться вместе с подругой в машине Тарханова, а Розенцвейг с ручным пулеметом устроился в кузове его машины.

Иначе наговорил бы он много чего еще. И невинным, и виноватым.

Надо же, умница какая!

Змея подколодная!

Вот так закладывать человека, с которым еще вчера утром разговаривала как с хорошим другом.

Делилась сомнениями и страхами, будто бы намекала, что в некоторых вещах доверяет ему больше, чем даже Сергею.

И на тебе! Добро бы, если такая умная, вовремя подсказать, что и как спрашивать, а то ведь и даже медсестрой себя никак не проявила. Жалась за спиной, только и сумела, что шприц подать… Стоп.

Что-то было не так.

Ну, Вадим, приказал он себе. Напряги память! Что ты такое интересное отметил?

Тархановский грузовик ушел вперед, а Вадим через пятьдесят метров остановился. Как раз напротив ложбинки, где только что закопали Гериева.

А ну-ка, если проверить кое-что? В суматохе боя и связанных с ним последствий он вроде упустил некоторые медицинские тонкости. В гражданской больнице такой промашки не допустил бы. Да и в другом месте. А тут вдруг…

– Я сейчас! – крикнул он Розенцвейгу в кузов. Повод придумал, будто Тарас Бульба. – Трубку обронил.

Вместо трубки он нашарил между пучками травы осколки ампулы. Старательно раздавленный ногой. Однако ничего не исчезает бесследно. Вот и на кусочке стекла он сумел прочитать синие циферки. Присвистнул тихонько. Маленькое такое различие. Не «0,1%», а «1,0%». Для пациента оказавшееся очень существенным.

Он выпрямился, помахал над головой заблаговременно зажатой в кулаке трубкой. Нашел, мол, все в порядке. И, вернувшись к машине, тут же зачерпнул табака из кисета.

– Поехали, Львович… Держитесь крепче.

Следующей записью на катушке оказался «Первый концерт Чайковского». Тоже неплохо.

Придерживая руль одной рукой, другой он подтянул к себе медицинскую сумку, открыл отделение препаратов для инъекций.

Ошибиться, конечно, возможно, но трудно. На коробке с однопроцентным гидрохлоридом адреналина красная полоса.

Вообще непонятно, для чего он оказался в этой сумке. В полевых условиях достаточно иметь обычный, 0,1-процентный раствор. Впрочем, гадать о целях и намерениях неизвестного израильского врача сейчас бессмысленно. А вот ошиблась ли Татьяна или наполнила шприц из смертоносной ампулы намеренно – подумать стоит.

Он ведь сказал четко, совершенно машинально: «Адреналин, ноль один, один кубик». Неужто не поняла?

Но если поняла и сделала по-своему? Для чего? Чтобы не позволить Гериеву сказать нечто важное? Нет, это уже бред. Паранойя. Зачем ей это? В детективе такое, конечно, объяснить легко. Если предположить, что Татьяна – агент. Неважно чей. Допустим, террористов…

Дорога легко наматывалась на колеса, трубочный табак был крепок и ароматен, пиво тоже ничего. И думалось легко. Раскованно так. За рулем Ляхову всегда нравилось фантазировать на самые разные темы.

Выступила сейчас Татьяна против него, без всякого видимого смысла. Разве что желая вбить клин между ним и Сергеем? Оно конечно, девочка хочет своему другу понравиться. Изобразить из себя верную подругу и хранительницу очага. Винить ее за это нельзя. Однако, как писал известный поэт прошлого века, «и все же, все же, все же…»[42].