Билет на проходящий

Степан смущенно опустил голову, попав под прицел множества взглядов, которые выражали различное любопытство — удивленное, настороженное и даже угрюмое. Угрюмость сквозила больше на лицах пожилых мужиков. А женщины с озорным интересом рассматривали нейлоновую косынку Анны Анисимовны и голубые, в обтяжку, спортивные брюки Степана. Не было радости, на которую втайне рассчитывали мать и сын, и на лице бригадира. Федор Семенович почему-то даже отвернулся и пуще задымил папиросой.

Анна Анисимовна не растерялась. Поправила косынку, заиграла плечами и повела наступление на Федора Семеновича:

— Пошто, Семеныч, нас-то обходишь? Проехал мимо окна и не кликнул. Думаешь, Анна разучилась держать вилы али литовку? Помяни мое слово: ежели примусь с тобой соперничать, живот твой зараз спадет и ишо мужикам придется тебя на Буянку садить!

Настороженность в глазах стоявших вокруг заметно убавилась. Косари оживились, заулыбались.

— Так его, Анисимовна, так, — принялись подбадривать мужики. — Пускай тоже литовку в руки берет, а не только карандашом размахивает.

А сами подмигивали насупившемуся Федору Семеновичу: не принимай, мол, всерьез, шуткуем.

Анна Анисимовна кивнула на сына, похвасталась:

— Поглядите, какого молодца на покос я привела!

— Привести-то привела, а он не сломает литовку? — подала голос Михалина Воеводина.

— Тебя ишо научит, — бросила Анна Анисимовна, не удостоив вдову взглядом.

— Ладно, посмотрим. — Михалина повернулась к ней боком, чтобы скрыть пробежавшую по жарким губам загадочную улыбку.

Обтирая разгоряченное лицо клетчатым платком, Степан оглянулся назад, на свой прокос. Он протянулся далеко. И валок лежал, как у других косарей, широкий и ровный. Повеселев, Степан шутливо крикнул отставшей немного Михалине:

— Прибавь пары, синьора!

Зеленые глаза Михалины из-под вспотевших бровей сверкнули дружелюбно, без всегдашней насмешки.

— Ой, устала! — выдохнула Михалина, завершив свой прокос, и слегка, как бы невзначай, коснулась горячим и влажным плечом Степана.

…Анна Анисимовна вместе с другими пожилыми женщинами вслед за косарями грузила скошенную траву на телеги и волокуши. И так хорошо пахла трава, так дружно звенели вокруг литовки, и Степанова среди них, что вся она переполнилась радостным волнением. Когда бригадир проходил мимо нее к косарям, не удержалась, сказала с обидой и упреком:

— Негоже, негоже, Федорка, обходить мою избу. В сенокос, сам знаешь, и старухам тяжело усидеть в четырех стенах. А я-то ишо в силе, без палки и очков обхожусь.

— Ладно, Анна, учту твою просьбу. Разнарядку с твоей избы начну, — отшутился Федор Семенович.

«Благодать-то, благодать-то какая!» — растроганно смотрела Анна Анисимовна вокруг. Она стала не в меру разговорчива с бабами, с которыми вместе нагружала возы, ласково покрикивала на ребятишек, когда те слишком азартно гнали лошадей в Марьяновку, к видневшейся отсюда силосной яме у молочнотоварной фермы.

На какое-то время, когда сошлись рядом две телеги, Анна Анисимовна оказалась лицом к лицу с Анастасией Макаровой. Лоб учительницы вспотел, мокрые пятна проступили на цветастом платье под мышками.

— Добрый день… тетя Аня, — сказала Настя, дыша запаленно.

Анна Анисимовна лишь кивнула, сохраняя недоступность и величие. Но, когда Настя подняла большой навильник сырой травы и подогнулась под тяжестью, не выдержала, прикрикнула:

— Ты чё надсажаешься? Бери поаккуратнее да кидай на телегу живее. Вот эдак… Путем надобно делать, день ишо долгий, успеешь умориться.

Настя, приглядевшись к ее движениям, послушавшись совета, стала поддевать на вилы поменьше. Потом телеги отошли друг от друга, разминулись и Анна Анисимовна с Настей.

Покосники уселись обедать в тени ольховых кустов, на куче травы, которую все вместе натаскали. Анна Анисимовна устроилась между Степаном и Михалиной, открыла эмалированный бидончик:

— Кто хочет попробовать моего кваса, подставляйте посуду!

— А он у тебя с толком, может развеселить? — живо поинтересовался бригадир, первым подставив под золотистую струю пол-литровую кружку.

Осушив кружку, Федор Семенович крякнул:

— Хорош! Налей-ка, Анна, еще.

— Хватит тебе, Семеныч, другим оставь, — зашумели косари, со всех сторон обложив бидончик кружками и гранеными стаканами.

Анна Анисимовна наливала понемногу, чтобы хватило всем желающим. На закуску раздала свежие, только утром сорванные с грядок, огурцы и пахнущие дрожжами, пружинящие ломтики домашнего каравая.

Тут расщедрилась и Михалина Воеводина.

— Попробуйте мои, — протянула она Степану и Анне Анисимовне поджаристые, выкупанные в топленом коровьем масле шанежки со складчатым слоем картошки. — Вчера вечером настряпала.

— Очень вкусные, — похвалил Степан, откусив шанежку.

Михалина просияла, вывалила из темной брезентовой сумки на траву зеленый стрельчатый лук, вареные яйца.

— Берите же, ешьте, — повернулась она и к другим косарям.

— У нас тоже кое-что найдется, — подмигнули те.