Билет в ад

Лоран Ботти БИЛЕТ В АД

Не путь является наивысшей трудностью, но наивысшая трудность являет собой путь.

С. Кьеркегор

ПРОЛОГ

Он включил первый монитор, затем второй, третий… Появились изображения комнат: гостиная, обставленная дизайнерской мебелью (необычно для дома в дешевом пригороде); кухня, в которой царила аптечная чистота; детская, чересчур темная, даже мрачная…

— Работает!

На мгновение Джорди обернулся. Это единственное слово произнес светловолосый человек с удлиненным лицом, остроконечным подбородком, тонкой переносицей и изящно вырезанными ноздрями; его длинные гибкие пальцы напоминали щупальца. Короче, с виду это был типичный представитель старинного аристократического рода, из тех, что способны часами сидеть неподвижно, глядя на розы в саду и слушая Шуберта… или еще какую музыкальную хрень (по крайней мере, именно так представлял себе аристократическую жизнь Джорди).

Затем он снова повернулся к мониторам. Мгновенно, в два клика, перемещаясь из комнаты в комнату, он казался себе кем-то вроде персонажа «Клуэдо».[1]

На четырех экранах можно было увидеть изнутри сразу весь дом. Всего шесть помещений, включая санузел (с гаражом решили не возиться).

— Ни фига се, можно еще и любоваться, как они срут!

Человек, произнесший эти слова, стоял позади Кольбера, Артиста. Он именовал себя Такис. Здоровяк, лицо которого состояло, казалось, только из низкого лба и огромной нижней челюсти.

Джорди пока еще мало что знал о двух своих компаньонах. Но изысканные манеры первого ничуть его не обманывали — он понимал, что истинная натура, скрывающаяся за ними, совсем иная. Второй обладал ничем не прошибаемым спокойствием — в те несколько ночей, что они вместе провели в одном помещении, спал как убитый и оглушительно храпел. К нынешнему делу гигант относился без особого волнения — а может, просто не до конца понимал его суть. Его, судя по виду, вообще никак не задевало происходящее вокруг.

Но самому Джорди это дело, по правде говоря, страшно не нравилось. У него было плохое предчувствие. А интуиция его редко подводила.

Однако это не имело значения: организация уже все решила. И конечно, имела на то свои причины, о которых он ничего не знал.

Он молча встал и подошел к окну. В оконном стекле он увидел свое отражение — стройный мускулистый парень, с заметным влиянием южных генов, унаследованных от отца: резкие черты, густые брови, не слишком высокий лоб и синеватая щетина на щеках, которая не исчезала полностью даже после самого тщательного бритья. На миг ему показалось, что это призрак отца взглянул на него через окно, и, чтобы развеять эту иллюзию, он почти вплотную прижался лицом к стеклу, вглядываясь в ночную улицу предместья.

Вдоль противоположной стороны улицы тянулся ряд одинаковых бело-серых домиков, похожих на тот, в котором они вместе с Такисом и Кольбером прожили несколько месяцев. Кое-где окна были освещены изнутри холодным синеватым светом плазменных телеэкранов — жители предместья тоже стали понемногу обзаводиться телевизорами нового поколения.

За его спиной вдруг послышался слабый механический голосок:

— Мам?..

Джорди вернулся к мониторам. На одном из них он увидел ребенка — мальчика лет восьми. Темноволосый и, судя по всему, худенький, но размещенная под потолком камера искажала изображение, делая его приплюснутым.

По какой-то непонятной причине сердце Джорди вдруг сжалось. Может быть, из-за тревоги в голосе мальчишки? Может быть, потому, что он напомнил Джорди его самого в таком же возрасте?..

— Ништяк, прямо как в «Лофте»,[2] — пробормотал у него за спиной Такис.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Позже Шарли часто вспоминала события того вечера, проходящие перед ней словно в замедленной съемке. Не само убийство — хотя именно это было бы логичнее всего, — но все то, что ему предшествовало и последовало за ним, резко перевернув ее судьбу.

Сначала — шум. Урчание подъезжающего автомобиля.

Шарли с сыном как раз собирались есть пиццу. Это был вечер без Сержа — иными словами, один из тех редких и драгоценных моментов, когда можно было вздохнуть свободно и поужинать перед телевизором чем-нибудь приготовленным на скорую руку, вместо того чтобы готовить запеченную телятину или другие сложные блюда, ради которых нужно было проводить на кухне по нескольку часов. И наконец, хоть немного побыть наедине с Давидом, ее девятилетним сыном, ее сокровищем, ее светом в окошке. Ее единственным счастьем.