Билет в один конец

Вернувшись к ступеням, он подобрал свою коробку и прижал ее к груди.

Дверь в строение два распахнулась, и «костюмы» переменили свои позы, точно так же, как делали тюремные охранники, когда что-то должно было случиться. Но вместо сообщения в наушнике это был один из медиков с планшетом в руках, пригласивший всех внутрь.

Фрэнк окинул взглядом остальных. Никто из них не кажется более возбужденным, чем обычно? Никто не собирается совершить обреченный на неудачу побег? Бежать некуда, и никто им не поможет. Деметриуса буквально трясло от страха, и Марси положила ему руку на плечо. Она что-то ему шепнула, и мальчишка неуверенно кивнул.

– Мы не бежим от трудностей, – заявил Зевс. Поднявшись на ноги, он направился вверх по лестнице. – Про нас можно говорить все что угодно, но мы не бежим от трудностей.

После чего он запел:

– О, кающийся грешник, спускаемся вниз, спускаемся вниз, спускаемся вниз. О, кающийся грешник, спускаемся вниз, спускаемся в долину, чтобы помолиться.

– Прекратите петь! – раздался голос в ухе.

Но только не теперь. Фрэнк не умел петь. Не мог удержать ноту от одного слова до следующего. Если честно, то он и не пробовал с детских лет. Но, черт возьми, сейчас он непременно попробует! Слов Фрэнк не знал. Он принадлежал Западному побережью, где нечасто можно услышать церковные хоралы. Возможно, он когда-то и слышал эту мелодию с другими словами.

– Продолжай, Зевс. Пой для нас.

Оглянувшись на него, Зевс почерпнул силы в увиденном.

– Я спустился в долину, чтобы помолиться, вспоминая добрые старые порядки. – У него был высокий голос, чистый и ясный. Несмотря на свои габариты, великан пел, как мальчик в церковном хоре. – Когда ты наденешь терновый венец, милостивый господь, покажи мне путь.

Медик молча отступил, пропуская их. Первым шел Зевс, замыкала шествие Марси, подталкивая перед собой Деметриуса. Когда дело дошло до припева, Фрэнк подхватил, неуверенно и очень неумело:

– О, грешник, спускаемся вниз, спускаемся вниз, спускаемся вниз. О, грешник, спускаемся вниз, спускаемся в долину, чтобы помолиться.

– Прекратите петь! – снова прозвучал голос у него в ухе.

Предположительно, и у Зевса тоже, но он также не собирался подчиняться. Только не теперь.

– Кажется, я слышу, как грешник говорит: «Идем, спускаемся в долину, чтобы помолиться». Ты наденешь терновый венец, милостивый господь, и покажешь мне путь.

Они шли по коридору, в самый конец, где Фрэнк еще не бывал.

– О, кающийся грешник, спускаемся вниз, спускаемся вниз, спускаемся вниз. О, кающийся грешник, спускаемся вниз, спускаемся в долину, чтобы помолиться.

Теперь пели уже все? Трудно определить, не оборачиваясь. Но, похоже, большинство. Может быть, Алиса молчала, но, впрочем, почему бы ей не петь? Если бывший расист может петь хорал, у врача, виновного в убийстве своих пациентов, нет никаких причин не делать это.

Определенно, это был акт неповиновения. Тюремщики ничего не смогут с ними сделать. Только не сейчас. Но также это был акт покаяния. Зевс пел песни тех, ненависть к кому он выразил в татуировках, покрывающих все его тело.

Двустворчатые двери в дальнем конце коридора отворились, открывая ярко освещенное пространство за ними, и Зевс решительно шагнул вперед, увлекая за собой остальных.

Семь столов. Семь гробов. Между ними ширмы. В каждой ячейке по двое медиков.

Голос Зевса дрогнул, всего на одно мгновение, но он тотчас же продолжал:

– Кажется, я слышу, как кающийся грешник говорит: «Идем, спускаемся в долину, чтобы помолиться». Ты наденешь терновый венец, милостивый господь, и покажешь мне путь.

По одному медику из каждой пары шагнули вперед, чтобы забрать свою жертву, и увели их в отгороженные отсеки, где они остались одни, втроем.

– Раздевайтесь, – сказали Фрэнку, и он разделся, как уже проделывал сотню раз.

Поставив свою коробку перед белым пластиковым гробом, он разделся, стараясь запечатлеть в памяти, что это за чувство.

– О, грешник, спускаемся вниз, спускаемся вниз, спускаемся вниз.

Грубая ткань, ее вес, спадающий с плеч. Холодный антисептический воздух, от которого пробежали мурашки. Возможно, это воспоминание станет для него последним. Гладкий резиновый мат на полу. Странный эластичный конверт-комбинезон, который ему пришлось надеть, натянув на голову и оставив открытым одно только лицо.

– О, грешник, спускаемся вниз, спускаемся в долину, чтобы помолиться.

Ракеты иногда взрываются. Даже те, в которых летят люди. А если они летят на Марс, то иногда не долетают до цели. А если долетают, то врезаются в поверхность, образуя новый кратер.

– Кажется, я слышу, как грешник говорит: «Идем, спускаемся в долину, чтобы помолиться».

Воспользовавшись приставной лестницей, Фрэнк забрался в гроб. Внутри оказалось еще холоднее. Холод водяного охлаждения. Вся наружная оболочка была пронизана трубками.

– Ты наденешь терновый венец, милостивый господь, и укажешь мне путь.