Билет в одну сторону

Дочка выскочила из подъезда, задрала голову к окну и помахала рукой учительнице. Потом оглянулась, выискивая взглядом свою машину среди других, как попало припаркованных, заспешила, деловито таща набитый книжками и игрушками рюкзачок.

– Почему сегодня так рано?

– Закончила пораньше, решила к бабушке съездить. Сейчас ее с работы заберем…Может, переночуем даже..

– Зачем? Мы же в выходной у нее были.

– Просто так! Соскучилась. Заставим бабу пирожков испечь или блинов.

– Тогда давай в магазин заедем, сок купим, колбаски.

– У меня все есть, – начала Наталья, но замолкла, вспомнив, кому и по какому случаю она купила целый пакет еды. – В обеденный перерыв заходила в универсам.

Маринка с любопытством сунулась в пакет, потом посмотрела с интересом на мать.

– А ты говорила, у нас денег нет. Сама вон сколько накупила.

– Мне долг на работе отдали, – покраснела Наталья под внимательно вопрошающим взглядом дочери. Никогда не обманывала Маринку, даже в малом, а тут пришлось. Стыд!

С большими предосторожностями выехали из тесного двора и повернули в сторону банка, где работала бабушка. Хотя поток машин был небольшим, Наталье вновь стала нехорошо, а дорога, по которой они ехали, превратилась в жиблящийся настил из гнилых досок. Вновь появилась непонятная дрожь в руках. Ей стало зябко, а щеки, напротив, загорелись огнем.

Маринка о чем-то все рассказывала, смешно подпрыгивая на месте. Как непоседливая птичка поворачивала к ней розовощекое лицо с горящими от возбуждения глазенками. Наталья слышала звук голоса дочери, но не понимала ни слова. Смысл ускользал, заслоняясь похожими на удары метронома щелчками.

Что стучит и где, недоумевала Наталья, напряженно вслушиваясь в шум мотора. Изо всех сил старалась расслабиться и вновь почувствовать то неповторимое единение с автомобилем, которое бывает у заядлых водителей. Ничего не выходило. В раздражении Наталья про себя выругалась, но не успела сказать «Господи, прости», как снова злые слова слетели с языка: игнорируя требования дорожного знака, чуть не задев боком, ее подрезала старенькая «шестерка», в салоне которой просматривалась веселая компания. Дрожа от злости и внутреннего напряжения, Наталья с силой нажала на сигнал, стремясь вылить в резком звуке свое раздражение и презрение к дорожным хулиганам.

Несколько секунд, всего несколько секунд она была не в себе, потеряла контроль над своими эмоциями и над ситуацией на дороге. «Шестерка», не включая левого поворотника, стала поворачивать. Водитель большегруза со встречной полосы, не ожидая такого нахальства, чуть резче, чем надо было, вывернул руль влево. Наталье бы вильнуть в сторону, а она все на «шестерку» пялилась. Это было непростительно. На дороге все решают секунды и реакция водителя.

Последнее, что видела Наталья, это неизвестно откуда взявшаяся гора серо-стального цвета, в секунду закрывшая своей массой весь обзор.

Последнее, о чем подумала Наталья: Маринка! Вцепившись в руль левой рукой, она правой рванула Маринку с переднего сиденья и буквально закинула на заднее сиденье.

Последнее, что слышала Наталья, – мышиный писк дочери: «Ма-а-ам!».

Она влетела в черноту, расцвеченную бесшумным фейерверком.

Прие-е-ехали!

Воскрешение

В небольшой, с занавешенными плотными занавесками комнате, тихо и душно. Пахнет нагаром от свечи, поставленной в изголовье кровати, скрывающейся за пологом. Возле кровати, в старом удобном кресте, но в неудобной позе дремлет нянька, безвольно опустив руки с зажатыми в них спицами. Ни малейшего звука, ни малейшего движения. Только трепещущийся алый язычок лампадки у образов свидетельствует, что это не картина, а реальная комната с реальными вещами.

– Нянька, – раздался шепот от двери, – нянька!

Нянька вздрогнула, клубок покатился к ногам. Охнув, она кинула испуганный взгляд на полог, потом посмотрела на дверь.

– Тебе чего? – также шепотом спросила нянька. – Чего, как бес, прыгаешь?

Вошедшая девушка укоризненно посмотрела на заспанную старуху. Потом легким шагом приблизилась к кровати и привычным жестом отодвинула полог.

На маленькой плоской подушке покоилась голова Анны. Заострившиеся черты придавали ей сходство с покойником, но сегодня горничная заметила, что в давно неподвижном лице произошли небольшие изменения. Чуть подрагивали крылья носа, слегка шевелились брови, морща высокий лоб. Но особенно поразил Катю рот больной. Левый угол его скривился, будто кто ударил барышню по левой щеке.

Катя подняла глаза, качнула головой, чтобы нянька обратила внимание на кривой рот.

– Думаешь, паралик? – крестясь, проговорила нянька.

– Не знаю.

– Не дай Бог! – испуганно закрестилась старая. Она внимательно пригляделась к лежащей и отметила, что ее ненаглядная Анечка сейчас не походит на мертвую. Лицо чуть шевелится, значит, не умерла, значит, жива касатка.

– Может, пойти барыне сказать? – опять шепотом спросила горничная, но, увидев враз посуровевшее лицо старухи, кивком согласилась, что делать этого не следует.