Бильярд

В восемнадцать лет, в 1924 году, он победил чемпиона зонного карамболя Джейка Шефера. Последний был так угнетен происходящим, что постоянно задавал себе вопрос: «Зачем мне играть в трехбортный карамболь, если я не могу обыграть ребенка?» Шок был действительно настолько силен, что Шефер в течение восьми лет не подходил к тому месту, где шла игра в трехбортный карамболь.

В то же время Боузмен, казалось, был просто рожден для трехбортного карамболя. Он трезво оценивал игру своего противника, говоря: «Он слабо разбирался в отыгрышах… Я редко прибегал к намеренным отыгрышам, зато я играл по отыгрышу, контролируя шары. Выбор удара и контроль – вот главное в этой игре».

Когда в 1933 году Боузмен встретился с Кохраном, последний победил с совершенно незначительным перевесом. Боузмен вспоминал об этом матче: «Я не помню точный счет. Я помню только, что это была более или менее равная игра. С каждым разом он играл все лучше и лучше, а когда встреча подошла к концу, он знал почти все мои приемы. Мы вместе возвратились на Восток и приняли участие в первенстве мира. До этого только Оджи Кикхефер набирал на соревнованиях в среднем по 1 000 очков. Кохран выиграл первенство, а я финишировал вторым, и мы оба превзошли этот показатель. Мы произвели сенсацию».

Всю жизнь Боузмен стремился быть первым, но всегда занимал второе место, словно над ним тяготел какой-то рок; вечно второй, всеми признанный игрок, который так никогда и не стал чемпионом мира.

Сам Боузмен признавался: «Мне страшно не везло. Пару раз мой кий расплющивался под самый конец турнира, и я вынужден был играть тем, к которому я не привык. Однажды в разгар соревнований у меня случилось пищевое отравление. В 1935 году мой шар выскочил за борт при выполнении решающего удара. На одном турнире я проиграл партию с разрывом в два очка и две – с разрывом в одно очко. В другой раз я сильным накатом удвоил борт и замкнул карамболь в партии с Хоппе, а судья его не засчитал. В 1953 году, если бы Зеке Наварра не провалил простой карамболь вокруг стола, он победил бы Килгора, и тот разделил бы со мной первое и второе места.

Помню партию, когда судья остановил игру и объявил, что «мистер Боузмен набрал сорок одно очко в восьми подходах». После этого я не смог набрать ни одного.

Самое удивительное случилось на первенстве 1936 года. Возле турнирных столов располагались большие окна, и холодный сквозняк дул на бильярдные шары из слоновой кости. Мне предстояло выполнить простой удар вокруг стола. Я ударил, как полагается, однако после отражения от третьего борта биток раскололся надвое! Ей-богу!

Согласно правилам, если бы хоть одна из половин замкнула карамболь, то очко было бы засчитано, но этого не случилось. Ни одна из половин не задела второго шара, и я в конечном счете проиграл».

В бильярд Боузмен начал играть рано. Его отец был владельцем бильярдного зала в Валледжо. Мальчик чистил столы и выносил мусор, а за это ему разрешали поиграть в пул. Через полгода он уже серьезно занимался трехбортным карамболем, а местная газета писала о новом феноменальном ребенке.

Один из репортеров так описывал игру Боузмена в 1970 году: «Я видел за бильярдным столом тощего рыжеволосого человека. Я наблюдал за стилем его игры, за его своеобразной манерой, за невероятной точностью его ударов, и мне стало не по себе. Он не колебался ни секунды. Еще до того, как шары останавливались, он был готов к следующему удару. Иногда он с нетерпением ожидал, пока биток перестанет вращаться на месте. Я никогда не видел, чтобы молодой человек так часто делал серии по пять, шесть, восемь очков… А когда промахивался, то на его лице читалось неподдельное изумление».

Боузмен видел многих выдающихся игроков Золотого века американского бильярда. Кроме того, он был великолепным рассказчиком и знал множество занимательных историй, связанных с этими именитыми бильярдистами. Так, например, он рассказывал о своей встрече с Джорджом Саттоном, которого когда-то болельщики называли Безрукий: – «фантастическая личность. Его руки были обрублены чуть ниже локтей, и тем не менее он набирал сотни и сотни очков в прямом карамболе иногда за каких-нибудь несколько минут. Я обедал вместе с ним во время первенства мира в Чикаго в 1933 году. Он посмотрел в меню и заказал тарелку супа. Я подумал, что он меня разыгрывает или что я должен буду его кормить. Когда суп принесли, он поднял тарелку и маленькими глотками осушил ее, не пролив ни одной капли. Официанты были изумлены. Кто-то подошел к столу и попросил у меня автограф, не обращая внимания на Саттона. Тот сказал: „Не хотите ли вы получить и мой автограф тоже?“ Болельщик растерялся и не знал, что сказать. Саттон зажал ручку между локтей и написал свое имя самым красивейшим почерком, который мне когда-либо приходилось видеть».