Билли Батгейт

А я по-прежнему был жив и оставался, во всяком случае на ближайшие мгновения, участником всего происходящего. Мистер Шульц даже не заметил меня, зато я почувствовал на себе взгляд умных, насмешливых глаз, которые все видели и все поняли, включая, я думаю, мою бесстыдную мечту; этот немигающий прямой взгляд принадлежал мужчине, сидящему за столом около окна у дальней стены и говорившему по телефону; он, казалось, вел тихую личную беседу, которой совсем не мешали крики и беснование мистера Шульца. Я каким-то озарением догадался, что передо мной великий Аббадабба Берман, финансовый мозг мистера Шульца; возможно, его спокойная улыбка передавала сосредоточенность человека, намного превосходящего разумом свое окружение. Не прерывая разговора, он слегка повернулся, поднял руку и нарисовал в воздухе цифру, мужчина, сидящий справа, немедленно встал и написал на доске цифру 6. И тут же люди за столами начали выбирать лотерейные билеты из своих пачек и выбрасывать их на пол — как на авиационном параде. Позднее он рассказал мне, что шесть было последней цифрой перед запятой в общей сумме всех ставок в первых трех заездах текущего дня, полученной машиной тотализатора в Тропическом парке Майами, штат Флорида. И это была первая цифра выигрышного числа в тот день. Вторая цифра этого числа получалась тем же способом из результатов следующих двух заездов. А последняя цифра чаще всего бралась по последним двум заездам. Я говорю «чаще всего», поскольку случалось, что выигрышное число угадывали многие, это бывало, например, когда его выуживали из астрологических книг, в которые любили заглядывать играющие, и тогда мистер Берман в последнюю минуту звонил своему помощнику на ипподром и делал ставку, тем самым изменяя общую сумму в машинах тотализатора и соответственно последнюю цифру выигрышного числа на не столь часто играемую, чем повышал общую прибыль мистера Шульца и делал честь всему жульническому предприятию. Этот трюк выдумал мистер Берман, именно такие фокусы и принесли ему прозвище Аббадабба.

Я сразу же признал его вошедшие в молву таланты уже хотя бы по тому, как он писал цифру в воздухе, и она, пересиливая шум и крики, появлялась на доске. Когда он кончил говорить по телефону и поднялся из-за стола, намного выше он не стал; на нем был летний желтый двубортный костюм и панама, которую он сдвинул на затылок, пиджак его был расстегнут и висел на нем неровно, я догадался, что мистер Берман горбат. Ходил он раскачиваясь из стороны в сторону. Рубашка была из темно-желтого шелка, к ней был пристегнут серебряной булавкой светло-голубой шелковый галстук. Меня поразило, что человек с физическими недостатками мог одеваться так крикливо. Подтяжки столь высоко поднимали его брюки, что, казалось, у него вообще нет груди. Когда он подошел к конторке со своей стороны, то оказалось, что мы почти одного роста. Его карие глаза глядели сквозь очки в металлической оправе. Взгляд этот ничем мне не угрожал, потому как, видимо, возникал в царстве чистой абстракции. Его карие зрачки имели молочно-голубое обрамление. Из ноздрей его острого носа выглядывали островки вьющихся волосков, подбородок у него был тоже заостренный, а в уголке хитрого рта торчал окурок сигареты, который прыгал вверх-вниз, когда мистер Берман говорил. Он положил похожую на клешню руку на упаковку пирожных.

— Так где же кофе, малыш? — спросил он, щурясь на меня сквозь дым.

Глава пятая

Через минуту я уже мчался вниз по лестнице, повторяя про себя, сколько надо купить чашек черного, черного с сахаром, с молоком, с молоком и сахаром; к ресторану на бульваре я бежал по 149-й улице, обгоняя машины; гудки автобусов и грузовиков, шум моторов, дребезжание лошадиных повозок — гул всех этих транспортных средств, свирепо нарастающий с приближением к кульминации делового дня, звучал музыкой церковного хора в моей груди. Я на бегу сделал колесо и два сальто — в тот момент я просто не знал, как еще отблагодарить Бога за мое первое поручение для банды Немца Шульца.

Я, конечно, как всегда, опережал события. В течение нескольких дней меня едва терпели, и я большей частью был приписан все к тому же бордюрному камню на противоположной стороне улицы, откуда я в первый раз вел наблюдение за конторой. Мистер Шульц не замечал меня, а когда наконец заметил — я выметал лотерейные билеты с пола, — то не вспомнил жонглера, а спросил у Аббадаббы Бермана, кто, черт возьми, я такой и что здесь делаю.

— Это просто малыш, — сказал мистер Берман. — Он нам дан на счастье.

Такое объяснение удовлетворило мистера Шульца.

— Счастье нам пригодится, — пробормотал он и скрылся в своем кабинете.