— Она хочет присутствовать на суде. Тебе не надо объяснять, что произойдет, стоит ей только появиться в зале суда? Неужели ей безразлично, что ее сфотографируют и обзовут загадочной женщиной или еще что-нибудь смехотворное придумают? Что ее муж все узнает? Да и мистер Шульц человек семейный.
— Мистер Шульц женат?
— На очаровательной женщине, которая с тревогой ждет его в Нью-Йорке. Да. И что это за вопросы? Мы все, малыш, женатые люди, у каждого есть семья, которую надо кормить. Онондага стала тяжелым испытанием для каждого, и все может пойти прахом из-за этой проклятой любви. — Он смотрел на меня очень внимательно, откровенно наблюдая за моими малейшими движениями, а может, даже мыслями. Потом сказал: — Я знаю, что ты проводишь с миссис Престон больше времени, чем я или любой из наших, еще с того первого вечера, когда ты ходил в ее отель и присматривал за ней. Верно я говорю?
— Да, — сказал я с пересохшим горлом. Я боялся сглотнуть, чтобы он не заметил, как судорожно дергается мой кадык.
— Я хочу, чтобы ты поговорил с ней и объяснил — ради мистера Шульца ей необходимо уехать на несколько дней. Сделаешь?
— А мистер Шульц хочет, чтобы она уехала?
— И да и нет. Он хочет, чтобы она сама решила. Ты знаешь, есть женщины… — Казалось, он говорит сам с собой. После паузы он продолжил: — Женщины всегда были. Но за время совместной работы я его таким еще никогда не видел. Он ведь даже себе не признается, что она вертит мужчинами как хочет.
Зазвонил телефон.
— Ты меня пока не подводил, — сказал он, наклоняясь над столом, чтобы взять трубку. Потом бросил на меня знакомый взгляд поверх очков. — Смотри, не скурвись сейчас.
Я пошел в свою комнату поразмышлять об услышанном. Чтобы укрепить меня в желании освободиться от той жизни и той цели, которые я сам выбрал для себя, лучше и придумать было нельзя, и когда он сказал, что я должен поговорить с ней, я уже в точности знал, что буду делать дальше. Причем опасности я не преуменьшал. Интересно, это были мои собственные мысли о свободе или же я действовал под его влиянием? А опасность была настоящая. Все они были люди женатые, злые, непредсказуемые, дикие и необузданные, глубины их падения даже Бог не ведал, жили они тяжело, били без предупреждения. И мистер Берман всего, конечно, мне не сказал, я не знал, говорил ли он только от своего имени или же и от имени мистера Шульца тоже. Я не знал, что мне предстояло на этот раз — работать на самого мистера Шульца или же войти в сговор, чтобы наилучшим образом послужить его же интересам.
Если мистер Берман не хитрил, я мог гордиться тем, что он оценил мои способности и дает мне поручение, которое никто, даже он сам, лучше меня выполнить не сумеет. Правда, если ему было известно, что происходит между миссис Престон и мной, он все равно мог сказать то, что и сказал мне на самом деле. Если нас хотят убить, то убивать будут, скорее всего, не в Онондаге. А что, если мистер Шульц больше не может позволить себе держать ее рядом? Что, если я ему тоже больше не нужен? Тех, кто работал на него, он убивал издалека. Я понимал, раз я уезжаю, то, скорее всего, уезжаю умирать: либо он выведал мою сердечную тайну и, следовательно, убьет меня, либо мое отсутствие наведет его на мысль о моем предательстве, и финал будет тот же самый.
Впрочем, все эти размышления отражали лишь мое внутреннее состояние. Ничего подобного мне никогда бы не пришло в голову, имей я чистую совесть и не замышляй ничего. Тут я обнаружил, что готовлюсь к отъезду. Теперь я был обладателем большого гардероба и прекрасного чемодана из мягкой кожи с ремнями и бронзовыми застежками; я аккуратно складывал свои вещи — совершенно новая для меня привычка — и старался думать о том времени, когда смогу побеседовать с Дрю Престон. Появились первые признаки тошноты, я узнал страх, но все же я ничуть не сомневался, что воспользуюсь шансом, который предоставил мне мистер Берман. Я знал, что скажет Дрю. Она скажет, что не хочет расставаться со мной. Она скажет, что у нее большие планы, связанные с ее любимым чертенком. Она скажет, чтобы я передал Берману: она готова ехать в Саратогу, но только вместе со мной.