Билли Батгейт

Но уже несколько часов спустя я уезжал, хотя не знал, надолго ли и куда. Моя жизнь перестала зависеть от меня, я уже был достаточно большой, чтобы понимать — далеко не все определяется моими решениями. Накануне вечером, когда мы сидели при свете камина, я почувствовал себя членом банды, причем за тем ужином в пустом укромном доме, ужином взрослых людей, гангстеров, которым уже нет пути назад, чувство это, видимо, было всеобщим, для меня такой внутренний звонок был громче колокольного звона, он возвещал конец юношеской самоуверенности, бессознательного убеждения, будто я могу убежать от мистера Шульца когда захочу. Я понял, что здешняя обстановка гангстерам ближе любой другой, что им здесь лучше, чем где бы то ни было еще. Я с нетерпением ждал, когда проснутся остальные члены банды. Я слонялся без дела, страдая от голода, и с тоской вспоминал мой завтрак в кафе, «Онондага Сигнэл», которую любил читать за завтраком, я тосковал по моей большой белой ванне с горячим душем. Можно было подумать, что я всю жизнь прожил в отелях. С крыльца я заглянул в окно гостиной. На столе стоял арифмометр мистера Бермана и телефонный аппарат, над которым колдовал Ирвинг; был там и кухонный стул с высокой спинкой; а посередине комнаты на полу торжественно покоился сейф компании Шульца. Сейф виделся мне неоспоримой причиной переполоха в последние сутки. Я смотрел на него не только как на вместилище наличности мистера Шульца, но и как на средоточие числового мира Аббадаббы.

Ирвинг заметил меня и приспособил к работе, мне пришлось подмести полы и протереть оконные стекла, чтобы в них хоть что-то было видно, потом я колол дрова для печи, отчего в носу засвербило, затем сходил в местный магазин, который находился в миле от дома, и купил бумажные тарелки и минеральной воды на завтрак — сущий бойскаут на загородном слете. Ирвинг вместе с Микки уехали на «паккарде», старшим остался Лулу, который заставил меня рыть яму для отхожего места, во дворе была уборная, по-моему, вполне пригодная, она, правда, чуть покосилась, но Лулу посчитал ниже своего достоинства пользоваться таким туалетом, так что мне пришлось взять лопату и рыть яму на ровном месте в лесу, над домом, все глубже вгрызаясь в мягкую почву; руки мои заныли и покрылись мозолями; наконец меня сменил кто-то из мужчин; мне казалось, я знал все опасности, связанные с преступной жизнью, а вот смерти от устройства отхожего места я, как выяснилось, не учел. И только когда возвратился Ирвинг и решительно соорудил небольшой деревянный трон из сосновых досок над ямой, я вновь обрел уважение к достоинству труда, Ирвинг все делал классно, он во всем был для нас примером.

Приведя себя в приличный вид, насколько это было возможно в тех условиях, я вместе с Ирвингом и Микки уехал в Онондагу; мы остановились на площади против здания суда, но не вышли из машины. Почти все места для парковки на площади были заняты, а фермерские колымаги все подъезжали; из них выходили мужчины в чистых и глаженых комбинезонах и их жены в старомодных цветастых платьях и широкополых шляпках; они поднимались по ступеням и входили в двери, чтобы зарегистрироваться в качестве членов жюри присяжных. Я видел, как вверх по холму шли правительственные юристы с портфелями, видел и Дикси Дейвиса, очень серьезного рядом с немолодым дородным адвокатом, пенсне которого болталось на черной ленте; вдруг по двое, по трое стали появляться парни, у которых из карманов пиджаков торчали блокноты, под мышкой они держали свернутые газеты, а свои аккредитационные карточки заткнули, словно перья, за ленты шляп. Я очень внимательно разглядывал репортеров, пытаясь угадать, кто из них работает на «Миррор»; может, человек в роговых очках, который бежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки; или другой, ослабивший узел галстука и расстегнувший ворот рубашки; о репортерах никогда ничего точно неизвестно, о себе они не пишут, они для тебя просто бесплотные существа, навязывающие слова, из которых складываются представления и мнения, себя они не выдают, совсем как фокусники, только жонглирующие словами.

На площадке перед входом стояла группа репортеров с большими камерами «Спид Грэфикс», но входящих в здание людей не снимала.

— Где мистер Шульц? — спросил я.

— Он прошел туда еще полчаса назад, когда эти задрыги только завтракали.

— Его все знают, — сказал я.

— В том-то и трагедия, — сказал мистер Берман. Он вынул пачку стодолларовых банкнот и отсчитал десять бумажек. — В Саратоге не выпускай ее из виду. Плати за все, чего она пожелает. Она женщина своенравная, с ней могут возникнуть проблемы. Там есть заведение, которое называется Брук-клуб. Оно наше. Если у тебя появятся трудности, обратись к человеку, который там работает. Понял?

— Да, — сказал я.

Он протянул мне деньги.

— Сам на них не играй, — сказал он. — Если хочешь заработать несколько долларов, то… ты ведь все равно будешь мне звонить каждое утро. Я кое-что знаю. И подскажу. Понял?

— Да.

Он отдал мне клочок бумаги с секретным телефонным номером.