Он поднимается на второй этаж, чтобы поухаживать за Дафной и Уолтером, и вдруг замирает с пульверизатором в руках. Да в своем ли он уме? Его попросили полить их, а не утопить. Билли заглядывает в холодильник Дженсенов и ничего хорошего там не находит, зато на кухонном столе лежит открытая упаковка английских маффинов. Внутри остался один, и Билли подогревает его в тостере, уверяя себя, что иначе он заплесневеет. Здесь обычные окна, и он садится на солнышке: жует маффин и размышляет о том, о чем прежде старался не думать. Об истории Бенджи, конечно. Основное дело сделано, и других у него нет. Но ведь теперь придется писать про службу в морской пехоте, а это много, начиная с автобуса на Пэррис-Айленд… это очень много.
Билли моет тарелку, вытирает, убирает обратно в шкаф и спускается к себе. Выглядывает в окно-перископ и видит привычную картину — то есть ничего особенного. Брюки, в которых он был вчера, валяются на полу в спальне. Он подбирает их и ощупывает карманы, отчасти даже надеясь, что потерял флешку где-нибудь по дороге. Но флешка на месте, а там же и ключи — один из них от «форда» Далтона Смита, что ждет его на другом конце города. Ждет, когда Билли решит: вот теперь можно ехать.
Флешка как будто потяжелела. Глядя на нее — невероятное устройство для хранения данных, которое тридцать лет назад казалось чем-то из разряда научной фантастики, — Билли дивится сразу двум вещам. Во-первых, тому, что на флешку уже записано огромное количество слов. Во-вторых, тому, что слов может стать больше. Вдвое больше. В четыре раза больше. В десять или в двадцать.
Билли открывает свой чудом уцелевший ноутбук (для него это почти то же самое, что изгвазданная пинетка, только стоит дороже) и включает его. Вводит пароль, вставляет флешку и перетаскивает единственный файл на рабочий стол. Смотрит на первую строчку — «Однажды мамин хахаль вернулся домой с поломанной рукой», — и его охватывает отчаяние. Билли уверен, что получилось хорошо, но то, что сначала казалось легкотней, сейчас кажется сложным делом, ведь теперь он просто обязан держать марку. И не факт, что у него получится.
Он подходит к окну-перископу и вновь смотрит на пустоту, гадая, не сделал ли только что открытие — почему молодые писатели часто не могут закончить начатое. Он вспоминает «Что они несли с собой» Тима О’Брайена, одну из лучших книг о войне в истории литературы, если не лучшую. Писательство — тоже своего рода война, только автор ведет ее с самим собой. История — это его снаряжение, к которому постоянно что-то добавляется. И с каждым днем оно тяжелеет.
Сколько в мире незаконченных книг — мемуаров, стихов, романов, верных способов похудеть или разбогатеть. Они лежат у людей в столах, потому что стали слишком тяжелы — неподъемны. С собой не поносишь.
Когда-нибудь непременно сяду за книгу, говорят себе эти писатели. Займусь ею на пенсии. Или когда дети подрастут.
Неужели и Билли ждет та же участь? Неужели история станет для него неподъемной, рискни он написать про автобус до Пэррис-Айленда, про стрижку «под банку»[27]
или про то, как сержант Аппингтон впервые спросил его:Спросил.
О нет, он не спрашивал, думает Билли. Или вопрос был риторический. Он орал мне в лицо, приблизившись почти вплотную: его нос в дюйме от моего носа, теплая слюна брызжет мне на губы. А я ответил:
Как ясно все встает перед глазами… Сможет ли он это записать, пусть и от лица Бенджи Компсона?
Нет. Не сможет. Билли задергивает занавеску и вновь садится за ноутбук, чтобы выключить его и весь день смотреть телевизор: шоу и викторины «Эллен Дедженерес», «Суд идет», «Келли и Райан», «Верная цена». Потом обед, дневной сон и несколько мыльных опер. На закуску — «Судья Джон Ло», который орет, что не пальцем делан, и машет молотком, как рэпер Кулио в старых музыкальных клипах. Только Билли собирается вырубить компьютер, как в голову приходит одна мысль. Будто кто-то нашептал ее на ухо.
Ты свободен. Ты можешь делать все, что угодно.