Бимен

— У нас смешанных групп не было, поэтому мы за мальчишками присматривали, а девчонки — за девчонками. Лагерь то небольшой был, лес, речка, стадион, столовка. Ничего особенного. Жизнь отдельно от родителей учит самостоятельности, доверию, честности. Но вместе с этим, появляется первый жизненный опыт.

Такие вещи как предательство и подлость, если не пережить хотя бы раз, то человек останется доверчивым ребенком до конца дней.

Тогда в лагере, глядя на детей, можно было со стопроцентной уверенностью сказать, кто кем будет. Я не в смысле профессии, а про внутреннее содержание. Мы видели, как одни с легкостью предавали других, или как дети боролись за свою дружбу, и узнавали смысл слова «самопожертвование».

Для нас это тоже был бесценный опыт. Как в произведении Стругацких «Трудно быть богом», где высокоразвитая цивилизация наблюдала за дикими племенами, и не имела права вмешиваться, чтобы не изменить ход истории. Так и мы, могли помочь кому-то, или остановить, пока еще не совершил глупость какую-нибудь. Но на личные отношения даже и не пытались влиять.

А девчонка та… Она вначале к Максимильену пришла, их блоки рядом стояли. Я потом, они вдвоем ко мне заявились. Нет, знакомы мы конечно были с самого начала смены, но теплых отношений у нас не было. А вот сдружились мы как раз после одной запутанной истории. Потому что любое преступление, так же как и беда, объединяет.

Приходят они после отбоя ко мне в блок, и говорят, что нужна моя помощь в одном деле, потому как доверяли эти двое, как выяснилось, далеко не всем в лагере. Одна девочка пропадала иногда ночью, но под утро появлялась. А учитывая то, что она была из старшей группы, нам хотелось знать, что происходит. Может мальчишка какой замешан, дело то молодое, тут как говориться «предупрежден, значит вооружен», и поэтому хотелось владеть ситуацией.

Вожатая пыталась выяснить, что-то у остальных девчонок, но все как воды в рот набрали. То ли не знали ничего, то ли не хотели рассказывать. А нужно было как-то деликатно подойти к этому вопросу. Мне было поручено у своих дурачков разузнать. Может кто что видел, или знает. Максимильен со своей мелюзгой должен был пошушукаться. Они хоть и маленькие, но бывает, видят и знают больше взрослого.

Вечерами мы собирались, и делились добытой информацией. И та картина, которая появлялась перед нами, ничего кроме неприятностей не сулила. Как оказалось, в лагере зарождалось, что-то вроде секты. Тогда мы и слов таких не знали, поэтому как реагировать, тоже представляли довольно смутно.

Определенно нужно было что-то делать, но что? Вроде как был и положительный момент в этой истории: их было двое. Точнее два сектанта, две девчонки. Они с самого начала смены не расставались. И даже разница в возрасте их ничуть не смущала. А для детей это более чем странно. Какой пятнадцатилетний согласится целыми днями развлекать малолетку десяти лет отроду. Девочка и девушка.

Понятное дело, старший влиял на младшего. А тут еще и увлечение оккультными науками. Девочку нужно было спасать. Пока еще не поздно. До конца смены оставалось меньше десяти дней, и мы решили как-то попробовать разлучить их, как-то ненавязчиво, нагрузив одну из них заданиями и поручениями.

Но, было такое ощущение, что само проведение им помогает оставаться вместе. Что мы только не пробовали, как раз это и сделало нас настоящими друзьями. Мы стремились достичь единой для нас цели, строя планы и притворяя их в жизнь. К концу смены мы поняли, что напрасно боролись, а спасать нужно было уже совсем другую девочку.

Еще можно было что-то изменить. Хотя может это мы себе так говорили, что бы как-то смягчить горечь досады. Время было упущено, и единственное, что оставалось, не спускать с них глаз в оставшиеся три дня. — Бартеломью прервался и посмотрел на Бимена.

— Ты, лучше скажи, что ты намерен делать, когда опять туда придем?

— Есть у меня одна мыслишка, проверить надо. Рассказывать не хочу, чтоб не сглазить.

— Ой, а ты я погляжу еще и суеверный.

— Если только самую малость…

— Ну-ка, расскажи, что будешь делать, если например, ты вышел из дома, а навстречу тебе девочка с ведром, полным черных кошек. Ты такой остановился, и видишь, что у тебя шнурки порвались, и трусы наизнанку одеты. А в небе стая гусей летит, и как давай гадить на тебя. — старик остановился, поставил руки в боки, и наклонив голову на бок, прищурился. Постояв так несколько секунд, продолжил. — Улыбаешься, да? Правильно, хотя я нечего необычного не описывал. Все твои суеверия только и достойны, что улыбки. На большее не тянут. То ли дело мои… — Бартеломью задумчиво повернул голову, задрал нос и посмотрел в небо. Словно вспоминая что-то.

— Я когда второпях собирался, так каким-то сквозняком из головы выдуло то, что в каждом улье есть матка. Пчелиная королева. И что пчелы поодиночке не живут, они чьи-нибудь. А я в свои ульи и не заглядывал вовсе. Поэтому, моя задача сейчас выяснить, в каких тут есть матки, и какие ульи живые.

— О! — удивился Бартеломью. — А ты оказывается не дурак! Можешь логически рассуждать, да?