Бинди

бара стакан и хрустальный штоф с янтарной жидкостью внутри. Высокий и

худощавый паренек лет двадцати восьми наполняет стакан с резными гранями до

половины и не спеша подталкивает его ко мне. Наши взгляды с ним встречаются.

Вероятно, он ощутил, что мои холодные глаза могут сейчас превратить его теплое

тело в камень.

Не хочу быть здесь, черт возьми!

- Я не буду пить, − отрезаю четко. – Я прекрасно понимаю, зачем вы приехали. И

это очень хорошо, что ты здесь, − смотрю на Лукаса, а он не сводит от меня взора

ни на секунду.

Высокие резкие скулы Блэнкеншипа побелели, а губы плотно сжались. Я

киваю, словно самому себе, прежде чем продолжить:

- Да… Я… Я хочу покинуть проект, Лукас.

Реально с трудом получилось выдавить это. Я прикусил нижнюю губу почти

до крови, но все же решился сказать то, что хотел.

- Ты просто дубина, Мёрфи! – позади не сдерживающий себя Алистер покрывает

меня матом, от которого любая школьница, смутившись, покрылась бы румянцем.

Блэнкеншип вскидывает ладонь – и Шеридан замолкает, как по команде.

- Ты любишь Еву. Ты должен меня понять.

Не знаю, почему я взялся продолжать эту беседу, а не просто вышел вон, но

упорное молчание лучшего друга приводит меня в некоторое замешательство.

Теперь даже Маркус не вставляет свои красноречивые комментарии. Но, наверное, я был бы им рад в этом случае.

Лукас сглатывает, опускает взгляд на свои ладони со сплетенными

пальцами. Когда он не злится, а что-то тщательно обдумывает, означает, что я в

полной заднице. Я подписал контракт. Я не могу его нарушить. Если я бросаю их

всех нафиг, то мне нужны деньги, которые я должен заплатить компании Лукаса и

Лео в качестве неустойки. Проклятье-е-е!.. У меня у самого этих денег попросту

нет. Они есть у моего отца, они есть у моей матери. Родители не выпишут мне чек

на такую сумму, потому что… Все потому, что они не позволят своему

единственному сыну оставить место в процветающей корпорации. Они хотели, чтобы я работал на Лукаса. Это, проще говоря, была идея отца. Пора уже

признать, что я – марионетка в руках людей, которые произвели меня на свет.

Маркус вдруг встревает в мои довольно печальные рассуждения:

- Послушайте, откройте кто-нибудь окна или включите кондиционер. Он, что не

работает?

Голос, который я до этого не слышал, отвечает:

- В этом конференц-зале – нет, а остальные уже заняты.

- Черт, − ругается Ферраро и ставит бокал для мартини на полированный стол из

темно-коричневого дерева. – Открой окно, Шеридан!

Он приказывает это Алистеру в шуточной манере. Те немного бранятся –

тоже без особой серьезности. Вспоминают времена учебы в университете, а мне

лишь остается сжимать до боли зубы. Но все-таки я не выдерживаю.

- Хватит! – вскакиваю с места.

Мой громкий неожиданный протест, по всей видимости, всех чуть испугал.

Даже Лукаса. Я ныряю пятерней в волосы и собираю корни в кулак, пока не

ощущаю острую-острую боль.

- Перестань, Марк! – я высказываю другу претензии, хотя, в принципе, он даже ни

в чем не виноват передо мной.

Но отчаяние с головой поглотило меня. Безысходность каждую секунду о

себе напоминает. У меня нет возможности слышать беззаботный голос Ферраро, тогда как я представляю, в какой яме оказался.

- Я же просто попросил открыть окно, − озадаченно говорит он мне уже в другом

тоне – обиженном, ущемленном.

Я сдерживаю себя, чтобы не вылить на него очередную порцию собственной

душевной грязи, но выходит у меня явно плохо.

- Хватит! Маркус, твою мать, я не могу слушать то, как ты спокойно, миролюбиво

и с задором разговариваешь и осознавать, что ты зависишь только от самого себя.

Я не могу даже думать о том, что ты дал отпор отцу, а я – не смог. Бизнес – моя

стихия, но в семье мое мнение мало что значит. Ты отлично понимаешь, о чем я! –

Я бросаю это ему в лицо, то приближаясь к Марку, то отдаляясь от него.

Стоять на месте – не выход. Меня всего колотит.

- Ты – тоже винтик в компании Лукаса, − я указываю рукой на Блэнкеншипа, вставшего со своего места, − но ты – лишь актер, сыгравший в нескольких

рекламных роликах для продвижения его марки. Все! – Я выставляю ладони

перед собой. – Никто на тебя не давит. Твои предки смирились с тем, что ты –

одинокий волк. Люби, кого хочешь. Спи, с кем хочешь. Будь, кем хочешь. Мне до

тебя, как до Юпитера, черт подери! – срываюсь на крик. Дыхание такое тяжелое и

быстрое – боюсь, мое сердце однозначно в зоне риска. – И я не могу слышать то, как ты весел и бодр! Я умираю, зная, что она, − отвожу руку назад и киваю ею на

дверь позади себя, − не моя. Твой оживленный настрой… − Не договорив, упираю

ладонь в бедро, и приказываю себе выдохнуть, успокоиться.

Это совсем нелегко.

Маркус около моей мерзкой фигуры оказывается в течение нескольких

мгновений. Они, кстати говоря, показались мне вечностью. Шаги Марка

отдавались отбойным молотком в голове. Его проницательные зелено-карие глаза