Бином Ньютона, или Красные и Белые. Ленинградская сага.

«Из Румынии походом
Шёл Дроздовский славный полк,
Для спасения народа
Исполняя тяжкий долг.
Генерал Дроздовский гордо
Шел с полком своим вперед!
Как герой, он верил твердо,
Что он Родину спасет!
Видел он, что Русь святая
Погибает под ярмом,
И, как свечка восковая,
Догорает с каждым днём.
Верил он — настанет время,
И опомнится народ,
И он сбросит свое бремя
И за нами в бой пойдет!
Много он ночей бессонных
И лишений выносил,
Но героев закаленных
Путь далекий не страшил.
Шли дроздовцы твёрдым шагом,
Враг под натиском бежал,
И с трёхцветным русским флагом
Славу полк себе стяжал!
Этих дней не стихнет слава,
Не замолкнет никогда,
Офицерские заставы
Занимали города!
Пусть вернёмся мы седые
От кровавого труда.
Над тобой взойдёт, Россия,
Солнце новое тогда!»

Вот, Владимир Иванович! И как же такую славную песню можно не любить? — резюмировал подполковник, отложив гитару.

— Да! Песня Ваша, действительно, славная… Только кажется мне, что кто-то из авторов ДРУГОГО варианта бессовестный плагиатор! (Автор совдеповских стихов Алымов, якобы автор музыки Александров. На самом деле, первоначальным источником вообще была «Песня сибирских стрелков»! Прим. Переводчика).

— Да бросьте Вы! Нашли из-за чего печалиться… Не надо, приятель, о песне тужить! Тем более, рано или поздно, кто-нибудь из молодых заинтересуется историей, найдет идентичные слова…Вспомнит нас, стариков…

— Извините, Александр Игнатьевич, вот Вы всё о себе говорите: старик, старик… А сколько Вам, простите, лет? — осторожно спросил я.

— Да мы с Петровичем одного поля ягоды… Ровесники!

Признание Вершинина меня просто поразило! Ну, я, конечно, понимал, что он малость меня постарше, но… Настолько старше! И как сравнить изработанного, худущего, с испитым лицом со впалыми серыми щеками Ивана Петровича и нашего бодрого, крепкого, молодцеватого, энергичного комбата…

— А это все потому, что Александр Игнатьевич за всю евонную жизнь ничего тяжелее ху… револьвера в руках не держал! — проворчал как бы себе под нос старшина.

— Нет, Иван Петрович! Это все от того, что я не курю-с, занимаюсь каждый день гимнастикой Мюллера и вообще веду регулярный, здоровый образ жизни!

— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет! — мгновенно парировал Петрович.

— И кстати, о регулярности! Война войной, а обед по распорядку дня! Петрович, где там наш юный друг?

— Так што бегает кругами по полю, резвится… прячет свою мину, а потом снова находит!

— Генунг! Хватит ему бегать… Зовите всех к столу…

… Забавно все-таки наблюдать, как человек ест.

Вот Вершинин: подносит ложку ко рту изящно и красиво, как на великосветском рауте (хотя он родом из самого простого питерского служивого Отечеству люда; его дед вообще из нижних чинов всего только за каких-нибудь тридцать лет выслужил себе на погибельном Кавказе офицерские погоны).

Торопясь и обжигаясь, глотает пшенку с мясом новенький лейтенант, будто боясь, что сейчас её у него отнимут. Либо мало кормленный, либо по жизни такой торопыга.

По-бюргерски аккуратно и основательно, кажется, не просто ест, а именно что принимает необходимую организму пишу Ройзман, будто совершая предписанную герром доктором важную гигиеническую процедуру.

Мрачно уминает кашу Петрович, будто врага убивает…

Господи, что мне в голову ерунда какая-то всё лезет-то… Понятно что! Все, что попало… Стараешься думать про все, что угодно. Только не про завтрашний день. А что про него думать? Думай, не думай. Как уж будет, так уж и будет.

Убьют ведь меня завтра.

Ну и убьют.

Ну и…

И хер бы с ним.

— Товарищ лейтенант, еще кашки? — ласково, так, что мурашки по телу пробежали, холодно посверкивая стальным зубом, спросил старшина.

— Э-э-э… спасибо, я уж… сыт…

— А то съели бы еще, все равно выбрасывать…

— Петрович, угомонись… Скажите, Вас звать — то как?

— Саня… извините, лейтенант Петров! («Господи, опять Саня!»-грустно подумалось мне).

— Александр, а по батюшке…

— Иванович… но можно просто…

— Александр Иванович, а кем Вы до войны были?

— Студентом… Но вы не думайте! Я на курсах вневойсковой подготовки учился!

— А, на курсах… И долго?

— Три месяца, а затем в тюрьме сидел…

— В тюрьме, скажите пожалуйста… да за что же? Улицу перешли в неположенном месте?

Лейтенант гордо выпрямился и стал походить на того петушка из политического анекдота, который гордо заявил: «А я — политический террорист! Я пионерку в задницу клюнул!»: